Ключи от Петербурга. От Гумилева до Гребенщикова за тысячу шагов. Путеводитель по петербургской культуре XX в - Илья Стогов

К концу 1960-х рок-н-ролл звучал в Ленинграде уже почти повсеместно. По студенческим общежитиям из уст в уста, как заклинания, передавали названия первых отечественных легенд этой удивительной музыки:

группа Владимира Рекшана «Санкт-Петербург», группа Евгения Леонова «Кочевники» (с которой около года выступал Михаил Боярский), группа Геннадия Барихновского «Мифы»…

Главное, что нужно для появления приличной рок-команды, это комплект дорогостоящей аппаратуры: электрогитары, микрофоны, барабанная установка. Поэтому первое время все ленинградские группы создавались лишь при каком-нибудь вузе, а шанс поиграть получали лишь на студенческих танцульках. Самыми безбашенными считались сейшены, проходившие в Военмехе и Академии художеств. Слушатели пролезали в зал через окна на уровне третьего этажа, а вознаградить музыканта сразу после концерта оральным сексом в туалетной кабинке считалось среди студенток редкой честью.

Время оказалось немилосердно к рок-героям первого поколения. Названия их легендарных коллективов давно безнадежно забыты. Кто вспомнит сегодня «Лиру» или «Аргонавтов»? Какой меломан прослезится, услышав названия вроде «Фламинго» или «Галактика»?

Причина проста: ни одна из групп не оставила нам, сегодняшним, самого главного – записей, способных подтвердить их культовый статус. Может, звучали они и правда круто, а может, репутация их чрезмерно преувеличена – точно сказать невозможно, ибо никогда нам уже не услышать звуков, которые парни извлекали из своих инструментов. Однако сама индустрия подпольных записей существовала в Ленинграде с незапамятных послевоенных времен. С рассказа о ней, пожалуй, и начнем.

В послевоенном Ленинграде свобода торговли установилась явочным порядком. По всему городу работали барахолки: возвращавшиеся из Германии солдаты меняли трофейное добро на продукты. В помещения опустевших магазинов самовольно вселялись мелкие частные предприниматели: артели инвалидов, колхозные лавочки, мастерские кустарей.

Особенно много подобных контор было в большом здании на углу Невского и улицы Марата. Одна из контор предлагала посетителям особую услугу: запись звукового письма. За 30 копеек вы наговариваете в микрофон несколько слов или поете песенку, после чего трек переносится на гибкую пластиночку, которую можно подарить маме или любимой девушке, а те станут слушать ее на патефоне и радоваться.

Аппарат для звукозаписи был немецким, трофейным. В Ленинград его привезли еще в 1946-м. Называлась машина «Телефункен» и практически все делала сама: нажимаешь кнопку, и через две минуты машина выдает тебе готовую пластинку. Владельцу звукового ателье казалось, что бизнес быстро пойдет в гору, но на самом деле такие услуги в послевоенном, хмуром и голодном Ленинграде мало кого интересовали. Бывали недели, когда порог заведения не переступал вообще ни один клиент.

И тогда владельцы «Телефункена» решили сделать ход конем. Раз ленинградцы не желают слушать на пластинках собственные голоса, надо предложить им послушать профессионалов. Уже летом 1947-го на толкучках города стали появляться записи цыганских романсов, модных танцевальных мелодий, Робертино Лоретти, ну или, на худой конец, неприличных частушек.

Всего за несколько лет новый бизнес буквально озолотил пиратов. Пластинки из их ателье на углу Невского и Марата отгружались теперь в почти промышленных объемах: по несколько сотен штук в день. На блошином рынке неподалеку от нынешнего автовокзала под продукцию находчивых дельцов был отведен даже отдельный павильон.

Вместе с аппаратом из Германии они привезли какое-то количество сырья для отливки гибких пластинок, но оно быстро закончилось. И тогда умельцы договорились с районными поликлиниками, что станут бесплатно забирать у них списанные рентгеновские снимки. После этого звуковые дорожки наносились прямо поверх рентгенограмм чьих-то давних переломов, а сами записи с тех пор получили название «музыка на костях».

Собственные фирмы звукозаписи вскоре попытались организовать и конкуренты первых умельцев. Молодой рабочий одного из ленинградских заводов по фамилии Богословский несколько раз заходил на Марата, присматривался к «Телефункену», стараясь понять принцип его работы. Как ни фантастично это звучит, но аналог немецкой диковины он сумел собрать в кустарных условиях, чуть ли не у себя дома. И вскоре наладил выпуск уже собственной продукции.

Первые владельцы звукового ателье так, в общем-то, и остались всего лишь мелкими кустарями. А вот Богословский подошел к делу с размахом. Во-первых, он стал выпускать не только гибкие пластиночки, но и настоящие жесткие, из шеллака, в центр которых клеил «яблоко» с названием собственной конторы «Золотая собака». А во-вторых, к репертуару новоявленный рекорд-магнат и его приятели относились очень ответственно. В отличие от старших товарищей, они не собирались копировать все, что под руку попадется: куплеты и цыганщина были изгнаны поганой метлой. Их место заняли дореволюционные шлягеры, американский ритм-энд-блюз, эмигрантские звезды вроде Петра Лещенко. А главное, именно эти парни впервые попробовали сами записывать тех, чья музыка им нравилась.

К 1950-м «Золотая собака» превратилась в крупнейшую в стране подпольную империю звукозаписи. Отдельные люди занимались поиском сырья, из которого делали пластинки. Кто-то налаживал дистрибуцию, кто-то скупал у фарцовщиков диски с модными западными хитами. Денег они зарабатывали столько, что отвечавший в конторе за репертуар Борис Тайгин (позже ставший довольно известным поэтом) мог предложить какой-нибудь вполне официальной певице из государственного театра несколько сотен рублей за единственную ночь в их студии звукозаписи.

Веселье продолжалось несколько лет. Музыкальные пираты из Ленинграда снабжали пластинками с модной музыкой, считай, всю страну. Первые годы их деятельность вовсе не считалась противозаконной, и перекупщики из Москвы или черноморских курортов приезжали на улицу Марата, чтобы закупить товара сразу на десятки тысяч рублей. Однако в конце 1950-го владельцев «Золотой собаки» все-таки арестовали. По суду они получили сроки 4 и 5 лет, вышли по амнистии и возродили свою студию, но в 1957-м последовал новый арест.

Отсидев, каждый из них все равно попробовал вернуться в бизнес. Продавать музыку, самому решать, кто именно завтра станет звездой, – может ли быть на свете занятие увлекательнее? Однако восстановить утраченные позиции никому из них так и не удалось. К середине 1960-х время подпольных пластинок бесповоротно закончилось: музыку отныне слушали в основном на катушечных магнитофонах.

Невский всегда был самой продвинутой улицей страны. Именно здесь формировались моды, которым следовали все жители бескрайней страны. Это был отдельный мир – яркий и очень опасный.

У витрины Елисеевского магазина фарцовщики почти в открытую торговали иностранной валютой. На Галёре из рук в руки переходили крупные партии американских джинсов, финских плащей или японской техники, а при желании здесь же можно было купить и пистолет. По слухам, легендарные перекупщики вроде Валеры Грязнули зарабатывали до двухсот рублей в день. И это во времена, когда средняя зарплата в стране не превышала ста восьмидесяти в месяц. Журналист немецкого «Шпигеля», специально приезжавший в 1980-м писать о ленинградской мафии, утверждал, будто лично видел, как за легендарным трижды судимым Владимиром Феоктистовым ездили «Жигули» с охранниками, вооруженными автоматами.