Случайная женщина - Джонатан Коу

Мария наскоро пораскинула мозгами и спросила:

— А вы не могли бы поточнее?

— Что делает меня счастливой, хотите знать?

— Ну, допустим.

— Тут все просто. По-моему, я больше всего счастлива, когда провожу время с моим парнем.

— Вашим парнем?

— Да. Он работает в Стоуке, а я в Честере, и каждые выходные я приезжаю к нему. Получается, что всю неделю я с радостью жду встречи. Конечно, в будни мы разговариваем по телефону. Звоним друг другу, по крайней мере, через день, то он мне, то я ему. Но оба считаем, что это очень важно — работать в разных местах и быть независимыми.

— Независимыми… Да, я понимаю, что вы имеете в виду.

— В конце концов, именно за это мы, женщины, столько боролись! И теперь я ворочу, что хочу, и ему вовсе не обязательно знать, что я делаю в Честере. Только не подумайте, будто я гуляю напропалую, но мы ведь и не женаты. А Кевина я люблю, он ужасно милый и все такое. Но молодость дается один раз, и я не понимаю, почему нельзя немного поразвлечься, пока солнышко светит, так сказать. Вот в чем главное преимущество одиночества, вы не согласны?

Мария кивнула без особой уверенности, скажем прямо.

— Взять, к примеру, вчерашний вечер. Обычно я уезжаю в Стоук в пятницу вечером, но вчера меня пригласили на вечеринку, и я решила задержаться. Позвонила Кевину, конечно, предупредить, и он не возражал. Такие уж у нас отношения. Мы — очень современная пара. Ладно, расскажу вам, что случилось на вечеринке. Я танцевала, играла музыка, — в общем, все как обычно. И вдруг ко мне подваливает какой-то малый и хватает меня за плечо. Не очень-то он был вежлив, но зато жутко красив. Мы разговорились, и тут он начал говорить мне такие грубости, вы не представляете. Знаете, как он меня назвал? — Мария не знала, как он ее назвал. — Он назвал меня «классной телкой, которую только трахать и трахать, пока стоит». Естественно, мне это польстило, несмотря ни на что…

Но рассказать эту захватывающую историю до конца Мэри не удалось, ее прервал громкий возглас: «Пересадка!» — и попутчицы сообразили, что поезд остановился.

— Вот и приехали. Здесь наши пути расходятся, — объявила Мэри. — Славно мы поболтали. Боюсь, вам придется самой довообразить, что случилось потом. Это было потрясающе, просто потрясающе! Счастливого отдыха! Куда, говорите, едете?

Эта беседа снабдила Марию пищей для размышлений на весь оставшийся путь. Размышлений не слишком оригинальных, но Мария сознавала, что сегодня они производят на нее более сильное впечатление, чем обычно. Пока поезд двигался к югу, былое бездумное оцепенение отступило под натиском настойчивых вопросов, важность которых она всегда ощущала, но которые никогда прежде не осмеливалась себе задать. Но теперь, задумавшись над этими вопросами, она признала — с любезной помощью разума и интуиции, — что на них нет ответов и никогда не будет, и потому размышление вскоре сменилось иным занятием, а именно медленно нараставшим узнаванием пейзажа за окном поезда. Узнаваемость крепла не за счет мелькания памятных видов, но за счет чувства, будто очертания холмов и полей, форма и цвет зданий — это уцелевшие памятники ее прежнему «я», о котором Мария давно позабыла. Разумеется, она понимала, что ее бывшее «я» не оживет — боже упаси! — но все вокруг напомнило ей о нем, и не сказать чтобы это было неприятно. Таковы были впечатления Марии, когда поезд наконец дотащился до станции и высадил ее в городе, где она родилась.

Время было обеденное, и Мария хотела есть. Но вокзальный буфет, невзирая на новый декор, выглядел столь же непривлекательно, как и раньше, и к тому же ей пришла в голову более заманчивая мысль. Она перекусит в старом кафе у подножия холма. Мария зашагала по направлению к центру, на автобусную остановку.

Автобус провез ее мимо школы Св. Джуда, которую, сообразила Мария, она не видела с тех пор, как закончила ее пятнадцать лет назад. Она смутно припомнила, как сидела в кабинете миссис Ледбеттер, принимая поздравления. Воспоминание не отличалось живостью: летним субботним днем нелегко нарисовать в воображении темный зимний вечер. Одна деталь тем не менее всплыла довольно отчетливо, и Мария вздохнула. Per ardua… Да уж.

Ее намерения перекусить оказались несбыточными, ибо, когда Мария добралась до конечной остановки, она обнаружила, что кафе больше не существует, словно его никогда и не было. Автозаправку, примыкавшую когда-то к кафе, расширили, чтобы построить еще и автомойку, и, надо полагать, кафе снесли, освобождая место. Мария нисколько не расстроилась, ведь она была не из тех, кто стоит на пути прогресса, однако сандвич пришелся бы сейчас очень кстати, и не столько в качестве символа былых времен, сколько по более настоятельной причине: Мария не ела с восьми утра. Долгая прогулка вверх по холму на пустой желудок представлялась малопривлекательной. Верно, она могла позвонить домой и попросить, чтобы за ней приехали, но она не стала этого делать. Вокруг почти ничего не изменилось: там несколько деревьев повалены, тут новый дом выстроен. Впрочем, самой существенной перемены Мария так и не заметила: ей потребовалось на десять минут больше, чтобы одолеть холм. Наконец она увидела родительский дом, который изо всех сил старался выглядеть как раньше. Мария прошла по дорожке, ведущей к дому, замялась на секунду и позвонила в дверь.

Не вижу необходимости описывать последовавшую сцену, тем более что придерживаться точных фактов в данном случае было бы затруднительно. Нет, мы двинемся дальше, выпустив примерно двадцать четыре часа, и присоединимся к Марии за семейным обедом, в половине второго, в воскресенье. Перед обедом семейство уже хлебнуло шерри и теперь откупорило бутылку вина (не очень хорошего вина, отметила Мария), ведь события, подобные сегодняшнему, не каждый день случаются. Бобби резал мясо, Мария раскладывала по тарелкам картошку со спаржей, родители же улыбались и внимательно наблюдали, явно довольные новизной своего положения — их обслуживали. Затем все принялись за еду. Мария забыла, как серьезно ее семья относится к поглощению пищи. Родня полностью сосредоточилась на содержимом тарелок, и хотя Мария поначалу пыталась завести беседу — похвалив, например, непревзойденное кулинарное искусство матери, несмотря на то что готовила в основном дочь, — ее замечания остались без ответа. Родители не произнесли ни слова, пока их тарелки не опустели. Даже Бобби, который, как вы помните, был столь говорлив за едой в главе седьмой, с серьезным видом следовал семейным традициям. Но в его распоряжении было больше времени, чтобы привыкнуть к этим традициям, и, вероятно, они уже не казались ему странными. Наконец отец нарушил тишину:

— Неплохое мясцо, нечего сказать. — Он аккуратно сложил вилку и нож на тарелке. — И отлично приготовлено. Картошка только немного разварилась.

Заметив, что бокал отца почти пуст, Бобби подлил ему вина.

— Я хочу сказать тост, — объявил он. Все взялись за бокалы, выжидательно глядя на Бобби. — За папу. С днем рождения!

— С днем рождения!

— Да, — произнес отец, — как время летит! Шестьдесят годков миновало, а кажется, будто и дня не прошло с тех пор, как вы были маленькими.