Охота Бешеного - Виктор Доценко

Сам Мушмакаев был весьма косноязычен, поэтому долго искал себе помощника, который мог бы не только грамотно донести идею «зеленого движения» до простых людей, но и сам бы верил в эту идею.

Харона Таштамирова он встретил после набега на одно русское поселение на границе Дагестана с Чечней. Таштамиров в полном одиночестве брел по дороге, и, казалось, ему было плевать на то, что вокруг так неспокойно и жизнь в любой момент может оборваться. Скорее всего, так бы и случилось: захмелевшие от легкой победы и пролитой крови боевики с удовольствием отправили бы его на тот свет, если бы им не заинтересовался Мушмакаев. А заинтересовался он лишь по одной причине: Таштамиров был еще ниже, чем он сам. Когда разведгруппа отряда Мушмакаева, шедшая на несколько сот метров впереди, задержала его и попыталась выяснить, кто он, откуда и куда идет, тот гордо ответил, что является «воином Аллаха» и направлен на землю, чтобы «наказывать неверных и прославлять его имя». На его счастье, старший группы оказался человеком верующим и решил сдать сумасшедшего своему непосредственному командиру, заместителю Мушмакаева. Тот был изрядно пьян и, когда задержанный понес свою ахинею, чуть не шлепнул его, но вмешался сам Мушмакаев.

— Отставить! — крикнул он за пару секунд до экзекуции. И грубо спросил: — Ты кто?

— Я воин Аллаха! — гордо выпрямившись, ответил задержанный. — Я послан им на землю, чтобы наказывать неверных и славить его великое имя!

— Как тебя зовут, воин?

— Имя мое — Харон, я из рода Таштамировых. А ты кто? — бесстрашно спросил он.

— А я — Мушмакаев! — важно ответил Муха и, поскольку пленник никак не отреагировал, добавил: — Командир отряда «Горные волки». Неужели не слышал?

— Не слышал. А с кем сражается твой отряд? — Харон говорил так, словно не он находился в плену у Мушмакаева, а Мушмакаев — у него.

Тот разозлился и уже хотел отдать придурка своим холуям, как вдруг, неожиданно даже для себя самого, решил с ним поговорить.

— Мы сражаемся во имя Аллаха, — произнес Мушмакаев с легкой усмешкой, но Харон не заметил этого и снова спросил:

— С кем вы сражаетесь?

— С неверными, — как можно серьезней ответил Мушмакаев. Разговор стал его забавлять.

— Да будешь ты благословенным, как и дети твои? — Таштамиров преклонил перед ним правое колено и прижал к груди правую руку.

— А с кем ты ведешь войну? — спросил Мушмакаев.

— С теми, с кем борешься и ты, брат мой! — Таштамиров поднял голову. — С неверными!

— И как же ты воюешь с неверными? — сдерживая смех, поинтересовался Мушмакаев.

— Либо обращаю в веру Аллаха, либо отправляю к нему на перевоспитание.

— К кому «к нему»?

— Конечно же, к Аллаху! — Таштамиров воздел руки и произнес несколько фраз из Корана.

— И как же ты отправляешь их к Аллаху? — все больше забавляясь, спросил Мушмакаев.

— Я отрезаю им головы, — буднично ответил пленник.

Мушмакаев ожидал услышать все что угодно, только не это, а потому не поверил.

— И сколько голов ты уже отрезал? — спросил он.

— Сейчас посчитаю, — спокойно ответил Харон. — Дайте мой рюкзак!

Мушмакаев кивнул, и один из боевиков протянул Таштамирову его потрепанный рюкзак. Харон развязал веревку, вытащил жестяную банку из-под кофе, открыл крышку и высыпал на землю человеческие уши, затем начал их пересчитывать.

Мушмакаев мгновенно перестал улыбаться.

— Восемь! — объявил Харон.

— И чем же ты их?.. — Мушмакаев резанул себя по горлу ребром ладони.

— А вот чем! — Таштамиров быстро вытащил из рюкзака чуть изогнутый нож сантиметров сорок длиной.

В солнечных лучах он ярко вспыхнул стальным блеском, и по спине Мушмакаева пробежали липкие мурашки. Ему вдруг показалось, что Таштамиров сейчас взмахнет этим страшным клинком и снесет ему голову. С трудом пересилив страх, Мушмакаев взглянул на тех, кто привел задержанного: их лица были белее, чем снег, лежавший вокруг. Мушмакаев рассмеялся.

— Как, ты говоришь, тебя зовут? — весело спросил он.

— Харон Таштамиров, командир.

— Смотри, Харон, как ты напугал моих воинов: они стали похожи на мертвецов!

— Я совсем не хотел этого, командир! Прости меня! — Он вновь склонил голову, а его страшное оружие исчезло так же быстро, как и появилось.

— Скажи, Харон, ты хотел бы встать в ряды моих воинов, чтобы мы вместе боролись с неверными?

— Очень хотел бы командир! — с воодушевлением ответил тот и тут же спросил: — А как же Аллах? Я не могу оставить Аллаха. Ведь я ЕГО воин! И мне не подобает жить среди других.

— Но ты будешь жить среди тех, кто борется против неверных, — с удивлением заметил Мушмакаев.

— Нет, — возразил Таштамиров и пояснил: — Между мной и Аллахом не может быть больше одного человека.

— Так бы и сказал сразу, — вновь рассмеялся Мушмакаев. — А заместителем ко мне пойдешь? И тогда между Аллахом и тобой буду только я.

— В таком случае я согласен. — Харон с важностью кивнул.

С того дня в отряде Мушмакаева появился человек, еще более беспощадный к своим жертвам, чем сам командир. Харон был настолько предан Мушмакаеву, что мог перегрызть глотку любому только за то, что тот не так посмотрел на его командира. Это очень нравилось Мухе, и он всячески поддерживал Харона, никому не позволяя дурно отзываться о своем кровожадном любимце. И, конечно, доверял ему во всем. Разногласия возникали только тогда, когда Мушмакаев, царственным жестом даруя жизнь тем, кто сдавался без боя, уповая на его милость, не спрашивал даже об их вероисповедании. Этого Харон никак не мог, да и не хотел понять.

Лучше всего Таштамиров чувствовал себя тогда, когда отправлялся в поход против нечестивых без Мушмакаева, то есть сам возглавлял группу бойцов Аллаха под его зеленым знаменем. В последнее время эти походы участились, и кровь лилась рекой. Харон не щадил никого — ни молодых, ни старых, ни женщин, ни детей. И больше всего измывался над «слугами дьявола», как он называл русских, причисляя к ним всех светлокожих. Но еще больше доставалось российским солдатам. Здесь он особенно изощрялся, вырезая прямо у живых все, что можно было вырезать. Однажды, среди тех, кого захватила их группа, напав на небольшое российское поселение, оказались шестеро солдат и два офицера, в том числе — женщина, военный инженер, приехавшая в Чечню для участия в ее восстановлении. Если солдатам просто отрезали головы, а офицеру, прежде чем лишить его головы, выкололи глаза, то бедной женщине досталось больше всех. Сначала ей отрезали груди и вогнали во влагалище бутылку пепси-колы, чтобы «она более была похожа на воина», затем выкололи глаза и вырвали язык, чтобы она, представ пред великим Аллахом, не могла осквернять его нечестивым взглядом или нечестивыми речами, но слушала его слова и внимала им с благоговением. Все это Харон проделал собственноручно, после чего зачем-то отрезал ей кисти рук и приказал подвесить женщину на дереве, насадив ее, словно свиную тушу, на сук под ребро. По рассказам очевидцев, мученица прожила больше суток и все это время издавала страшные гортанные звуки. Она не могла видеть, что висит над глубокой ямой-могилой, где были свалены обезглавленные тела ее сослуживцев, которых даже не присыпали землей, и всякая лесная тварь устроила там свое кровавое пиршество. Перед тем как уйти, Харон предупредил, чтобы они не вздумали даже пальцем притрагиваться к неверным, дабы не навлечь беду на весь свой род. И те, наслышанные об изуверствах этого «воина Аллаха», далекой стороной обходили страшное место, не допуская даже мысли о том, чтобы предать несчастных земле.