Моя жизнь. Южный полюс - Руаль Амундсен

Наконец наступил великий для нас день официальной передачи нам дирижабля итальянцами. «N 1» был официально окрещен именем «Норвегия». Я, разумеется, настоял на том, что дирижабль не только должен лететь под норвежским флагом, но также и носить имя моей родины. Итальянцы из этого события сделали буквально «древнеримское празднество». Томмессен принимал дирижабль. Итальянский флаг был спущен и поднят норвежский.

Без нашего ведома аэроклуб разрешил нанести на корпус дирижабля итальянские национальные цвета.

29 марта «Норвегия» поднялась и взяла курс на север.

Элсворт и я сейчас же возвратились в Осло по железной дороге. Никто из нас не интересовался нисколько чествованиями, которые, мы знали, должны были сопровождать «Норвегию» в ее полете из Рима на Свальбард. В лучшем случае это было бы только очень неприятным путешествием. Элсворт и я интересовались полетом в неизвестное, но нас мало привлекало увидеть Европу с воздуха, а также людские толпы в Англии, Германии и России. Кроме того, нам еще предстояло закончить важные приготовления в Норвегии, и поэтому мы поспешили туда. Впоследствии Нобиле заявил, что этот полет из Рима на Свальбард представлял несравненно больше опасности, нежели полет со Свальбарда на мыс Барроу. Нелепость такого утверждения поймут даже самые несведущие в воздухоплавании читатели. Прежде чем перейти к нам, «Норвегия» совершила сотни таких полетов над Европой. Она пролетела над Францией с опытным французским лоцманом на борту, перелетела Ла-Манш, Англию и Северное море с опытным английским лоцманом. Для Элсворта и меня участие в этом полете явилось бы напрасной тратой времени.

Но как ни безопасен был полет, Нобиле, однако, чуть не испортил все дело. Наряду с необходимыми иностранными лоцманами, которых в Риме взяли на борт для проводки «Норвегии» над чужими странами, Нобиле пригласил большое число газетных репортеров и других гостей, пожелавших участвовать в злободневном полете. Это, во-первых, причинило большие неудобства для всех на борту. Вторым результатом явился совершенно неоправданный недостаток в снаряжении норвежских участников экспедиции: Рисер-Ларсена, Омдаля и других моих ребят. Мой старинный друг доктор Адам в Берлине заказал всем участникам костюмы летчиков по мерке. Эти костюмы были блестяще выполнены в расчете на холодную погоду на севере. Они были чрезвычайно легки и в то же время очень теплы. Доктор Адам заблаговременно отослал эти костюмы в Рим, чтобы они поспели к отлету «Норвегии». Костюмы были вовремя доставлены на место в совершенно готовом виде. Однако в последнюю минуту Нобиле заявил, что их нельзя брать с собой, так как они слишком много весят. Поэтому Рисер-Ларсену и остальным норвежцам пришлось лететь из Рима на Свальбард в своих обыкновенных костюмах. Итальянцы же, наоборот, при отлете «Норвегии» появились на арене в прекрасных меховых куртках и снабженные всевозможной удобной одеждой.

Во время своего полета норвежцы сильно пострадали от холода. Даже Рисер-Ларсен, этот закаленный и привыкший к северному климату богатырь, явился в Свальбард, стуча зубами от холода. Все это свидетельствует о грубом невнимании со стороны Нобиле. Не было никаких уважительных причин не разрешать норвежцам взять с собой свои костюмы. Сам Нобиле и все его итальянцы были прекрасно обмундированы. Я знаю наверно, что костюмы всех норвежцев, вместе взятые, весили меньше, чем один человек. Нобиле взял на борт несколько лишних пассажиров, из которых он легко мог оставить любого без всякого ущерба. Этот случай совершенно соответствует обращению Нобиле с Рисер-Ларсеном и остальными норвежцами во время пробных полетов в Италии. Я никогда в жизни не встречал подобного высокомерия и эгоизма. Я еще приведу ниже некоторые эпизоды в том же роде.

Элсворт и я закончили наши дела в Осло и уехали на Свальбард прежде, чем «Норвегия» прибыла в Осло. Мы и здесь желали избегнуть встречи с людьми. На Свальбарде предстояли еще кое-какие подготовительные работы, которые мы обязаны были закончить до прибытия «Норвегии». Мы прибыли на Свальбард 13 апреля. «Норвегия» прилетела 7 мая.

В Кингс-Бее мы арендовали земельный участок у угольной компании, имевшей здесь рудник. Угольная компания построила пристань для своих судов, а также проложила узкоколейку от пристани к руднику длиной около полутора километров. Аэроклуб в течение всей зимы содержал здесь партию рабочих, занятых сооружением ангара поблизости от рудника. Этот ангар не имел крыши. В сущности это было просто место, защищенное с трех сторон от ветра, и в качестве такового весьма полезное для нас, но, конечно, не такое идеальное, как при наличии крыши. Нашей первой задачей на Свальбарде было очистить от снега железнодорожные рельсы от пристани к ангару. Так как толщина снежного покрова достигала 6–8 футов, то дело это было нелегкое.

Пока мы производили эти работы, «Норвегия» прилетела в Красногвардейск (Гатчину), где должна была ждать окончания всех приготовлении на Свальбарде.

На Свальбарде, так же как и в Осло, мы увидели новые доказательства скверного руководства аэроклуба. Появились счета за поездки в Рим, предпринятые Томмессеном, Сверре и Брюном. Для чего они были нужны, мы не понимали. Однако поездки состоялись, и экспедиции пришлось за них платить. Во время нашего пребывания на Свальбарде аэроклуб просил Элсворта субсидировать еще 20 000 долларов. Элсворту и мне все это так опротивело, что мы подумывали отказаться от экспедиции. Только опасение, что другие завладеют нашими планами и осуществят их прежде, чем мы успеем организовать новую экспедицию, удержало нас от решительного шага.

Наконец все было готово. «Норвегия» продолжала свой путь через Вадсе и прибыла на место назначения 7 мая.

Дирижабль был введен в ангар, и все поспешили заняться подготовкой к окончательному полету. Предстояло погрузить на борт продовольствие и бензин, и, кроме того, оказалось необходимым заменить один из моторов. Эта работа заняла у нас пять дней. Итальянцы в это время проводили свободные часы в хождении на лыжах. Я не стал бы говорить о таких пустяках, если бы Нобиле не предъявлял теперь несуразных претензий, что главная честь экспедиции и самая мысль о ней принадлежат ему. Если кто-нибудь до сих пор и мог поверить, что эти итальянцы вполне серьезно собирались предпринять полярную экспедицию, а не воспользовались случаем присоседиться к опытным полярникам, то одного зрелища, какое они представляли на льду, было достаточно для решения этого вопроса. Они были неуклюжи до невероятия. Никто из них не мог устоять на ногах дольше минуты. Я помню, как Нобиле однажды упал на ровном месте и не был в состоянии встать, так что пришлось поднимать его на ноги. Смешно подумать, что люди этой полутропической расы, не имевшие самого элементарного понятия о том, как защищаться от холода могли даже подумать предпринять на свой страх экспедицию, прежде всего требовавшую знания и опыта для продолжительного пребывания на льду в случае несчастья.

Говоря по правде, перед отлетом «Норвегии» из Рима Нобиле отвел в сторону Рисер-Ларсена и заставил его обещать, что «если дирижабль будет вынужден спуститься на лед, то вы не бросите нас, итальянцев, думая только о собственном спасении!» Если человек, который ныне нагло старается умалить значение Элсворта, мое и моих соотечественников в экспедиции, – если человек этот хотя бы на минуту мог считать людей нашего склада способными на проявление такой низости и старался обеспечить себя подобным обещанием, то это только показывает, каковы пути его собственных мыслей.