От глупости и смерти - Харлан Эллисон

его основная функция как живого организма. Когда он идет, за ним тянется след слизи. Дети в истерике разбегаются от него, Артур. Он убийца с пляжным загаром. Женщины, грызущие ногти, которые смеха ради размазывают мужчин по стене, даже такие женщины его боятся, Артур. Если бы ты был женщиной, а он поцеловал бы тебя взасос, Артур, тебе пришлось бы делать уколы от бешенства. Он поджаривает свои тосты на человеческих костях. Он объявляет войну каждой женщине, у которой есть промежность. Он ходячая смерть, Артур. И ты хочешь натравить это существо на Валери Лоун, да хранит ее Господь! Он медный купорос, он то, что течет в канализации, он воплощенная мерзость, Артур! Он…

Артур Круз заговорил мягко, явно пораженный тирадой Хэнди:

– Ты высказался, Фред. И я признаю свою ошибку.

Хэнди тяжело опустился в кресло у стола, продолжая бормотать:

– Боже, Хак Баркин. О Боже…

Вконец обессилев, он умолк и поднял голову. Круз, похоже, пришел в себя окончательно.

– Ну и кого ты предложил бы?

Хэнди развел руками:

– Не знаю. Но не Баркина и не кого-то из таких же типчиков. Не хищных самцов. Это все равно, что отвести овечку на бойню.

– Но ей же нужен хоть кто-нибудь.

– В чем здесь твой интерес, Артур?

– Что за вопрос?

– Брось, Артур. Я же вижу. Что-то тебя заводит, когда дело касается Валери.

Круз развернулся на стуле и долго смотрел в окно.

– Ты всего лишь мой наемный работник, Фред.

Хэнди поразмыслил над его словами и решил: к черту все!

– Если бы я работал на Адольфа Эйхмана, Артур, я все равно спросил бы, куда везут всех этих евреев.

Круз резко повернулся к Хэнди.

– Я все же думаю, что ты всего лишь мой пиарщик. Я ошибаюсь или нет?

Хэнди пожал плечами:

– Я и сам иногда так думаю.

Круз кивнул в знак согласия:

– Тебя устроит, если я скажу, что однажды она оказала мне услугу? Не великую, просто небольшую услугу, о которой, скорее всего, давно забыла, и даже если помнит, то никак не связывает ее с большой голливудской шишкой, которая решила устроить ей торжественное возвращение на экран? Тебя устроит, если я скажу, что желаю ей только добра, Фред? Это тебя успокоит?

Хэнди кивнул:

– Сойдет.

– Так что, поддержим ее в убеждении, что она еще не готова выбраться из мусорника забвения?

Хэнди снова развел руками:

– Не знаю. Прошло уже восемнадцать лет с тех пор, как она снималась… Эй, подожди. Как же его звали?

– Кого?

– О черт, да ты его знаешь, – сказал Хэнди, роясь в закоулках памяти.

– Ну этот, который во время войны удрал от призыва и профукал всю свою карьеру… Ну, Артур, ты же знаешь, о ком я, он вечно играл молодых адвокатов, защищавших малолетних бандитов…

Он щелкал пальцами, пытаясь вызвать в памяти помятые журналы и забытые афиши.

– Позвони Шейле Грэм, – предложил Круз. Хэнди обошел вокруг стола, набрал 9 для выхода на внешнюю линию, после чего по памяти набрал номер Шейлы Грэм.

– Шейла? Фред Хэнди. Да, привет. Слушай, с кем встречалась Валери Лоун?

Он вслушался в голос на другом конце линии.

– Нет, нет, я о том, кто постоянно мелькал в газетах, женатый мужчина, но у них с Валери было серьезно, а сейчас он снимается в эпизодиках, в общем, который…

Она ему сказала.

– Точно! Именно он. Окей, Шейла. Что? Нет, не-а, как только мы все проясним, ты будешь первой. Окей, дорогая. Спасибо. И пока.

Он повесил трубку и повернулся к Крузу:

– Эмери Ромито.

Круз кивнул:

– Господи, он еще жив?

– Был в сериале «Бонанза» три недели назад. Эпизод. Играл ветеринара-алкоголика.

Круз поднял бровь.

– Подходил по типу?

Хэнди листал справочник актеров.

– Не думаю. Если бы он пошел по этой дорожке, то уже давно бы скопытился. Другое дело, что он мог всерьез постареть, это еще хуже.

Круз издал короткий резкий смешок.

– Этого достаточно. – Хэнди захлопнул справочник. – Его здесь нет.

– Попробуй справочник характерных актеров, – предложил Круз.

И Хэнди нашел его, под буквой «Р». Эмери Ромито. Лицо из далекого прошлого, мужчина все еще достойной наружности. Но даже на этом плохо воспроизведенном фото совершенно ясно читалось, что этот человек уже потерял все свои шансы на то, чтобы выбраться наверх.

Хэнди показал фото Крузу.

– Ты думаешь, это хорошая идея?

Хэнди уставился на него.

– Во всяком случае, в сто чертовых раз лучше, чем твоя, Артур.

Круз прикусил нижнюю губу:

– Окей. Разыщи его. Но смотри, чтобы он выглядел, как рыцарь на белом коне. Я хочу, чтобы она была очень, очень счастлива.

– Рыцари на белых конях в наши дни шляются с голыми жопами по пригородам и дрочат на женское белье. А тебя устроит «просто счастлива»?

5

Котильоны могли происходить в главной гостиной отеля «Стратфорд Бич». Вероятно, именно там. В те дни, когда Ричард Дикс вел под руку Леатрис Джой, в дни, когда Занук был вынужден опубликовать три своих отвергнутых сценария как «книгу», которую он рассылал по всем студиям в надежде создать задел на будущее, в те дни, когда Вирджиния Раппе устраивала небанальные сексуальные игры с толстым пареньком по имени Арбакл. В те дни отель «Стратфорд Бич», расположившийся на побережье Санта Моники, был чудом для всех.

В архитектурном плане отель был идеей Фрэнка Ллойда Райта, которая заключалась в том, что Солнечный Штат выглядел так, «словно кто-то пнул Соединенные Штаты в их восточное побережье, и все, что посыпалось, перекатилось в Калифорнию». Массивный, огромный, погрузившийся в землю по самые бедра, с украшениями в стиле рококо на каждом изгибе, на всех портиках и башенках, «Стратфорд Бич» прожил полвека, орошаемый брызгами соленой воды, сотрясаемый пьяными оргиями, с бесконечными сменами белья в номерах под руководством тупых менеджеров, с тем, чтобы наконец стать захолустьем наизахолустнейшего пригорода.

В главной гостиной отеля, стоя на верхней ступеньке широкой винтовой лестницы из оникса, сбегавшей в помещение, где пыль на древних коврах поднималась на каждой ступеньке, смешиваясь с разбитыми воспоминаниями прошедших дней, кишащих пылинками желаний и безошибочно узнаваемого запаха мертвых снов, Фред Хэнди понял, что погубило Ф. Скотта Фицджеральда. Эта комната, как и тысячи ей подобных, удерживали в своих ухоженных интерьерах убийственную магию воспоминаний, движение эпох, не отпускавших своих призраков. Им не хватало совести для того, чтобы исчезнуть без следа и дать возникнуть новым временам. Забальзамированное «навсегда», которое так и не стало настоящим, оно пряталось в пыли, покрывавшей пластиковые растения, пропитывало все замшелым запахом покрытой бархатом мебели, сверкало на паркете,