На основании статьи... - Владимир Кунин

— Под кого?

— Под нормального человека.

— А что случилось?

— Потом расскажу. Деньги у тебя есть?

— Нет, конечно! — почему-то радостно сказал Веня.

— Как же ты доедешь до Петроградской?

— У меня проездной.

Из ЗАГСа Зоя Каретникова вышла уже задокументированной «Зоей Александровной Тепловой».

Кирилл Петрович Теплов оказался на улице — не менее официально женатым человеком со вздувшейся верхней губой и неумело замазанным фингалом над и под левым глазом. Что поначалу несколько насторожило сотрудников ЗАГСа…

А Вениамин Яковлевич Лифшиц покинул это госучреждение начисто освобожденным от безнадежной, им же придуманной влюбленности в Зою Каретникову. Теперь она была «Теплова» и прекрасно вписывалась в древнюю заповедь — «Не возлюби жену ближнего». Или что-то в этом роде…

Есть хотелось безумно! Всем троим. Но еще больше хотелось выпить.

Зашли в «Рюмочную».

Тогда по всему Ленинграду были разбросаны такие крохотные полуподвальные предприятия скоростной подготовки алкоголиков.

За пятьдесят пять копеек вы получали пятьдесят граммов водки и один чахлый бутербродик с килечкой, или колбаской, или сыром. Или, если повезет, с подсохшей и выгнувшейся дугой шпротинкой.

Перелистывая то забавное время, старик Теплов сегодня употреблял слова «бутербродик», «килечка», «шпротинка» (из общепита) вовсе не от умиления при воспоминаниях о Легкой, Нищей и Веселой Молодости, как это обычно делают разбогатевшие к старости мемуаристы.

Во всем этом привычном мемуарно-осточертевшем конструкторе из блеклых и хрупких осколков прошлого была только Полунищая Молодость. Но отнюдь не Легкая и не такая уж Веселая.

Уменьшительная же форма слов «бутерброд», «колбаса», «килька» и «шпроты» всего лишь определяла их наглые жульнические размеры.

…А жрать всем троим тогда хотелось дико!

Встали в очередь. Решили ограничиться шестью рюмками водки (по две на нос), а на сэкономленные деньги попросить по два бутерброда к каждой рюмке.

В чем им было грубо и категорически отказано:

— Запрещено по распоряжению Управления торговли! — зычно прокричала из-за стойки толстая миловидная деваха в накрахмаленном кокошнике и несвежей белой куртке. — Следующий!

Все трое обиделись и вышли из «Рюмочной».

— «Казалось, из какого сора…» — пробормотал Веня Лифшиц.

— О чем ты? — не поняла Зоя.

— Наверное, именно от подобных микроскопических столкновений с Властью и возникают оппозиции, рождающие Революции, — сказал Кирилл. — От необходимости делить десять рюмок водки на троих и по распоряжению Управления торговли насильственно смирять голод… Я угадал, Венька?

— Оф коре! — тут же по-английски откликнулся «невыездной» Лифшиц с врожденным пятым пунктом неполноценности. — Шурли!

Неожиданно к ним подошел горбатый карлик из страшных сказок Гауфа и попросил «копеечку».

Интеллигентно стараясь не обращать внимания на его ущербность, зная, что по закону естественной компенсации физические недостатки обязательно должны восполняться такими привлекательными качествами, как благородство души и притягательная ясность разума, Кирилл Теплов широко и легкомысленно протянул ему ладонь со всей мелочью, которая до этого была зажата у него в кулаке. Протянул в надежде на то, что карлик сам выберет себе пятак или, возможно, даже гривенник.

Сегодня был ИХ День, ИХ Праздник, несмотря на «рюмочное» хамство Управления торговли! И Кирилл решил не рыться в кармане, унизительно, на ощупь, отыскивая монетку, прямо скажем, небольшого достоинства.

Но этот горбатый сказочный карлик с огромными ангельскими голубыми глазами, заглядывая снизу в лицо Кириллу Теплову, сгреб с его ладони всю их кровную мелочь, как-то нехорошо ухмыльнулся и…

…ИСЧЕЗ самым натуральным образом! Был… и нету!..

Когда все трое очнулись от этого чудовищного грабежа среди бела дня, Веня Лифшиц взял организацию свадьбы-женитьбы Тепловых в свои руки.

— Ну вас всех в жопу! Молодожены хреновы… — сказал он громко. — Давайте сюда пятерку! Стойте здесь. Я сейчас!

Зашел в угловой гастроном, купил бутылку водки за три рубля шестьдесят две копейки и большую селедку с рыжим отливом — копеек за пятьдесят.

На оставшиеся деньги, трамваем и троллейбусом повез только что поженившихся Тепловых к себе домой на Васильевский остров…

А уже там они пили свою замечательную свадебную водку, и рыжая селедка за полтинник в блистательном стиле переиграла все виды дорогих осетровых пород, а маленькая худенькая еврейская мама Веньки — Любовь Абрамовна Лифшиц кормила их собственноручно изготовленным феерическим борщом с чесноком и сметаной!!!

Они вылавливали из борща куски мяса, жрали их, экономно запивая водкой, и беспардонно чавкали от любви и счастья!

«…Да не может быть!!! Неужели мне так не повезло?!. Хотя бы еще пару лет… Не для чего-то там такого особенного… Для Зойки! Для себя. Я вообще никуда не хочу… Ни в какой Сингапур. Зачем? Чтобы умереть там на китайском языке? Я просто хочу жить… Все, все! Взяли себя в руки… Тихо. Спокойно! Это уже начинается истерика. Странно, но испуг во мне возникает очень относительный. Умозрительный, что ли… В то же время я знаю, что когда Жизнь неожиданно кончается — надо пугаться. Я и пугаюсь. Но до конца не веря ни в свой испуг, ни в то, что должно вот-вот произойти…» — думал на следующее утро Кирилл Петрович.

После вчерашней капельницы с «витаминами», после вечернего отъезда Зои домой у него полночи раскалывалась голова, а с пяти часов утра началась неудержимая рвота — до обморочного состояния, почти до полной невозможности шевельнуть рукой или ногой. Любое движение вызывало невероятную, не конкретную, какую-то «плавающую», перемещающуюся по всему телу боль.

Утром, собственноручно ставя ему очередную капельницу, доктор Кольб спросил: «Что у вас болит, герр Теплов?» Кирилл Петрович толком и ответить не смог…

Где уж там — «пятьдесят на пятьдесят»! Тут, наверное, на все «сто».

Еще с тех времен, когда Зою Александровну Теплову впервые прооперировали в институте онкологии под Ленинградом, в поселке Песочный, Теплов не мог забыть кошмарную, разрывающую ему сердце реакцию Зойки на эту страшненькую «химиотерапию».

Да и когда оперировали ее там во второй раз… Все — один к одному. Никакой разницы с тем, что происходило сегодняшней ночью с ним.

— Химия? — цепляясь за последнюю соломинку, спросил он у доктора Кольба и указал на висящую вниз горлышком бутылку.

— В некотором роде — да, — замялся Кольб.

— Опухоль злокачественная?

— Во второй половине дня это окончательно выяснится.