Охранитель - Андрей Мартьянов

— Версии вы давно озвучили, преподобный. Политическая интрига в которой по воле человека использована неизвестная нам магия. Внезапно пробудившееся древнее волшебство в лесах Дуэ, от людей независящее. Наконец, знамения вроде этой ужасающей Моровой девы — знамения же посылают высшие силы.

— Объединяющее начало трех вероятностей какое?

— Колдовство. Сила потусторонняя.

— Выстрелили в яблочко, мэтр! Подобно искусному английскому лучнику. Ответ надо искать в области мистической, колдовской. Именно поэтому мне очень не нравится, что следов Гийома Пертюи мы доселе не обнаружили.

— Полагаете, он — звено этой цепи?

— Не просто полагаю, убежден. Побег души из тела. В преисподней его нет — это достоверно выяснено благодаря вашей небезопасной эскападе. В раю и чистилище — тоже.

— Откуда вы знаете?

— У инквизиции свои тайны и свои методы добывать сведения из сфер незримых, — отрезал брат Михаил. — Я же не спрашиваю вас, как магически открывать Врата в... Словом, туда, куда открывать не следует. Ореада прямо сказала, что полукровка был посвящен «иным богам», выходит древние духи галлов, уцелевшие после веков евангелизации варваров, находятся неподалеку и их можно отыскать. Займетесь?

— Не вижу отправной точки.

— Мэтр, не заставляйте меня разочаровываться! Вы маг. Сильный маг, пускай и прибедняетесь. Древние расы должны полагать вас одним из причастных. Своим.

— Опровергается на примере ореады, — возразил Рауль. — Она меня ненавидит и терпит только потому, что боится инквизиции.

— У вас странная линия рассуждений, — сказал Михаил Овернский, сцепив пальцы замком и опершись на руки подбородком. — Не утруждаете себя поставить на место ореады, думаете как человек. Единственный вред, который мы способны причинить волшебному существу — убить его. При этом точно зная, что душа ореады, — или что у нее там вместо души? — нам неподвластна, ее судьбу решит всеведущий и всемогущий Создатель, Творец. Чего ей опасаться? На месте мадам Верене я бы плюнул в лицо Трибуналу, развернулся и ушел. Навсегда.

— Она боится что-то потерять в сущном мире! — догадался Рауль. — Поэтому и смирилась с вашими требованиями!

— Близко. Близко, но не полно. У Древних нет страха за свою жизнь, они устроены иначе людей. Боятся за плод своего чрева, за наследие — это куда ближе. Гийом Пертюи попал мне под горячую руку, кроме того он был неаккуратен — иначе люди не писали бы на него доносы. Понимаете?

— Мать одновременно любит его и презирает. Но ни одно из чувств не может возобладать? Она попыталась его спасти волшебством нелюдей?

— Догадки, догадки. Мы очень мало знаем о Древних, они ревниво берегут свои тайны. Вы ведь отлично знаете почему в случае с ореадой я ограничиваюсь вежливыми уговорами и увещеваниями?

— Ее дух покинет тело в любой момент. Древнего невозможно запереть в подвале и пытать, чтобы выбить нужные сведения. Древний уйдет, оставив следователям пустую оболочку.

— Теперь-то поняли, что сделал аптекарь Гийом Пертюи? Не отвечено на важнейший вопрос: почему он поступил именно так, хотя имел выбор? И почему его мать осталась здесь, среди смертных.

* * *

Ясного плана действий нет, зацепок нет, из подозреваемых осталась одна ореада, разговорить которую невозможно. Не исключено, что Михаил Овернский знает больше чем кажется и до поры предпочитает не раскрывать все подробности, но этот постулат сомнителен: его преподобие выглядит разочарованным и недовольным, значит дело и впрямь идет плохо. Один из лучших следователей папской инквизиции нежданно-негаданно оказался бессилен, вот какая незадача!..

Надо что-то делать. Поступить нестандартно. Допустим, спровоцировать гипотетического противника, кем бы он ни был — колдуном-человеком, или одним из Древних. Но как?

Поразмыслить над этим вопросом Рауль отправился в «Три утки», к старине Гозлену из Эрмавиля, на прошлой неделе грозившемуся перед наступлением Великого поста угостить кабаном в чесноке с травами — такое яство надо готовить долго, с раннего утра, пока запах не поднимется к самым райским вратам!

Гозлен обещание выполнил — уже на подходе к «Трем уткам» мэтр ощутил божественный аромат, разносимый холодным ветерком по улице Мадлен, отходящей от одноименной площади перед кафедралом.

— Мессир Ознар! — Рауля узнали, едва он появился на пороге гостеприимной корчмы. Постоянная публика — господа министериалы и экюйе, во главе с Анри де Рансаром. — Давайте к нам, шевалье! Гозлен, тащи гасконское, у тебя старый запасец еще не иссяк?

Понятно. В компании разухабистой благородной молодежи о мыслях, обобщениях и философии можно забыть. Да и ладно, отдыхать тоже необходимо, после грязной работы в монастырской лечебнице пальцы доселе подрагивают.

Объявился Гозлен с кувшинами, всё такой же огромный, безобразный ликом и добрый душой. Одарил мэтра наполненной до краев кружкой, свистнул мальчишку — притащить блюдо с хлебом, мясом и капустой в горчичном соусе.

Разговоры, как и обычно, крутились вокруг трех самых близких обществу тем: женщины, война с Англией и отвратная погода, не позволяющая победоносно вести означенную войну и попутно вгоняющая в уныние прекрасную половину рода людского, от высокородных дам, до гулящих девок.

Послушать министериалов, так французское рыцарство, окончись холода, с налету взяло бы Лондон, Йорк и Ноттингем, навсегда покончив с подлыми притязаниями Эдуарда Плантагенета. Победный настрой усиливался прямо пропорционально с количеством выпитого, а вино Гозлен достал из подвалов наилучшее.

В «Трех утках» границы между сословиями стирались — дворянин мог выпить с ткачом или пекарем, продавец шерсти сидел за одном столом с клириком. Народу набилась уйма, яблоку негде упасть.

Из числа громогласно обсуждаемых новостей Арраса Рауль выделил одну: не далее как вчера нежданно-негаданно закрылась контора торгового дома Буонаккорси из Флоренции — итальянцы, никого не предупредив и (это уже совсем за гранью понимания!) позабыв стребовать долги навесили на дом огромный замок, после чего спешно покинули город, отправившись куда-то к северо-востоку, по тракту на Гент и Брюгге. Девять всадников охраны, две телеги с добром.

— Разорились, — предположил Рауль. — Как Барди и Перуцци несколько лет назад, потерявшие на сомнительных сделках полтора миллиона флоринов. Разорились и сбежали от кредиторов.

— Если в Аррасе и были кредиторы, — наставительно сказал мессир Рансар, — то исключительно эти флорентийские прохиндеи. Буонаккорси единственные, кто ссужал издержавшихся дворян полновесной монетой под процент.

— Ростовщичество во Франции запрещено, — сказал мэтр. — Эдикт Филиппа Красивого!

— Вы это итальяшкам расскажите, — поморщился министериал. — Рыцари-храмовники ростом тоже вовсю промышляли, пока государь Филипп и Ги де Ногарэ тамплиерам хвост не прищемили. Думается, здесь нечто иное — войны опасаются?