F20 - Анна Козлова

– А ты сказала, что от меня? – забеспокоилась Милена Львовна.

– Я просто сказала, вы беспокоитесь, что в подъезд могут проникнуть посторонние, – нашлась я.

Такой ответ Милену Львовну удовлетворил. Мы сели пить чай и смотреть ее фотографии в молодости, угробленной в Cоюзмультфильме, где Милена Львовна сорок лет подряд рисовала цветы и танцующих мишек. Работа не могла не наложить на нее отпечаток, и даже на пенсии Милена Львовна не находила в себе сил расстаться с игрушками. В ее квартире их пылилось какое-то ненормальное количество, а особенно досаждал желтый, с клочкастой гривой львенок из мультика про черепаху. Несколько раз, пока мы сидели над альбомом, львенок начинал хрипло выть из спальни: “Я на солнышке лежу”. Милена Львовна смущенно объяснила, что пару месяцев назад вздумала постирать его в машине и, видимо, от воды повредились какие-то контакты. Теперь львенок сообщает, что лежит на солнышке, много раз в день и всегда внезапно.

– Так о работе волновалась, – говорила Милена Львовна, когда мы разобрались с львенком, – просто с ума сходила. А теперь думаю: что мне была эта работа?.. Меня уже, считай, нет, а работа есть… А я ведь и замуж не вышла из-за мишек этих… И с мужчиной даже не была.

– Вообще? – удивилась я.

– Мне так стыдно сейчас, – Милена Львовна сунула палец под бигуди, проверить, не высохли ли волосы, – сколько я в жизни всего пропустила… Нет, были и романы… Были… желающие… Но как-то вот не доходило у меня ни с кем… То скучно становилось, то противно… Или боялась я… И ждала… непонятно чего. А сейчас… – Она снова заплакала. – Сейчас это уже смешно!

– Почему? – спросила я.

– О господи! – Милена Львовна сквозь слезы захохотала. – Как – почему? Это же комично! Старая бабка, которая до сортира еле доходит, а туда же!

– Я не вижу в этом ничего смешного, – сказала я.

– Ты серьезно? – Милена Львовна смотрела на меня недоверчиво, но в то же время с надеждой.

– Абсолютно, – заверила я. – Может быть, молодых мужчин вы не заинтересуете, но среди тех, кто в вашем возрасте, тоже очень много одиноких, и они тоже, поверьте, не лазают через заборы, и… Я думаю, они бы тоже хотели заняться… этим.

– Но… – Милена Львовна нервно копалась в вазочке с конфетами, – но… Ты же понимаешь, что я никуда не выхожу… а из мужчин в моей жизни только вахтер! Все друзья померли уже…

– Вахтер же не помер, – сказала я.

– А что же… – Милена Львовна часто задышала, вздымая богатую грудь. – Как-то ему намекнуть, ты считаешь?

– Конечно, – подбодрила ее я, – вы же ничего от этого не потеряете. Даже наоборот, будет развлечение.

Милена Львовна разрешила мне не убирать в квартире. Вместо этого мы до вечера придумывали записку, которую я, уходя, бралась подбросить на стол вахтеру. Я предлагала сразу задать ласковый, дружелюбный тон и обратиться к вахтеру: “Дорогой Павел Петрович!” Милена Львовна опасалась, что такое начало вахтера испугает, потому что в нем явственно звучат собственнические нотки, а также неприкрытый сексуальный призыв. Сошлись мы на “уважаемом Павле Петровиче” (я, правда, говорила, что это отдает какой-то официальной запиской, прикрепленной на дверь туалета и сообщающей о потере паспорта, но Милена Львовна уверяла, что “уважаемый” – старая добрая классика и Павлу Петровичу будет приятно обнаружить, что кто-то еще его уважает, несмотря на то что он заканчивает свои дни на бесславной подъездной вахте).

По следующему пункту содержания записки мы бились с Миленой Львовной минут сорок. Время, которое “Крылья ангела” рекомендовали мне у нее провести, давным-давно истекло. Бабка, задавленная своей беспочвенной паникой, требовала, чтобы записка была “милой и ненавязчивой”, а еще “многозначительной”, чтобы вахтер не менее двух недель носил ее в нагрудном кармане ковбойки, а в особенно томительные моменты доставал и перечитывал. Я втолковывала ей, что нет никакого смысла писать записки, в которых нет конкретного предложения – скажем, выпить вместе чаю, – потому что тонких намеков мужчины в принципе не понимают.

– Ой, нет! – сокрушалась Милена Львовна. – Это будет непристойно!

– Да что же непристойного в том, чтобы выпить вместе чаю! – злилась я. – Вы пожилая, он тоже, вам обоим не с кем поговорить! Что плохого, если вы его пригласите на чай?!

– А если он подумает?.. – с замиранием в голосе шептала Милена Львовна.

– Вот вы и узнаете, что он подумает! Вы же этого хотите, разве нет?

– Но… так быстро…

Тут я поняла, что требуется более весомый аргумент, чем гипотетическое попрание норм приличия чаем.

– Милена Львовна, – сказала я, – вам семьдесят четыре года, у вас есть время на намеки, на замирание над запиской, на мысли об общественном мнении?

Милена Львовна пораженно молчала.

– А он вообще мужчина, – добила ее я. – Сегодня есть, завтра нет. У нас средняя продолжительность жизни мужчин – пятьдесят восемь лет. То, что он до сих пор ползает, это само по себе исключение из правил!

– Ты права, деточка, – сказала Милена Львовна.

В благодарность она захотела накормить меня ужином. Я сказала, что сижу на диете и ем только капусту. Капуста у Милены Львовны нашлась. Вдохновленная моим примером, она решила тоже поесть капусты, потому что в перспективе грядущего сближения с вахтером не мешало бы похудеть. Мы нарезали капусту, потерли в нее морковь, посолили и все это сожрали. Потом я взяла записку, которую Милена Львовна успела надушить пуазоном, спустилась на три этажа вниз и перечитала ее:

Я выкинула записку в мусоропровод и на подоконнике сочинила новую, которая гласила:

Дорогой Павел! Это Милена из кв. 611, ваша давняя поклонница. Меня восхищает мужество, с которым вы охраняете наш подъезд и меня в частности, вы – мой герой! Мне так хочется что-нибудь для вас сделать! Приглашаю вас на чай в пятницу в 20:00. Надеюсь, мои булочки вас не разочаруют! Целую, М.

Вахтер сидел за столом и слушал радио по древнему портативному приемнику. Я положила перед ним записку.

– Милена Львовна просила передать, – сказала я как можно более официально и вышла на улицу.

У самого метро мне вдруг позвонил папа. Голос его звучал задавленно и нервно, как будто он боялся, что я могу бросить трубку.

– Юля! – говорил он. – Я все понимаю! Правда! Я… Знаю все! Просто надо нам с тобой поговорить! Я сейчас в клубе… Это на “Филях”. Ты где, Юля?