Мир пауков. Дельта - Колин Генри Уилсон

Первое, что ощутил, погрузившись на дно безмолвия, это отсутствие волнообразного движения силы. Какой-то момент Найл пребывал в растерянности, затем сообразил, что находится в центре, от которого расходятся волны, а сам центр незыблем.

Довольно странно, но усталости теперь не чувствовалось. Собственное тело воспринималось, как средоточие благостного света, и сонливости как не бывало. Наоборот, всей его сущностью владело чуткое, слегка приглушенное возбуждение. Он со всей чуткостью осознал, насколько тяжесть тела ограничивает свободу ума. Сознание сделалось ярким и четким, словно спокойное летнее утро, и он как будто созерцал собственную жизнь и жизнь всех людей с огромной высоты. Тело, вместе с тем, все больше раскрепощалось, и вскоре была достигнута точка, на которой сознание стало переплавляться в туманные образы и сновидения. Он словно стоял на пороге некоей авансцены подсознательного; голоса и образы, над которыми он был не властен, пошли наводнять его личностную сущность. Но, не давая пока втянуть себя через этот порог, он все еще мог возвратиться в свое обычное сознание.

Способность произвольно ограждать себя от перехода в сон удивляла; к самообладанию это не имело никакого отношения. Такой организованности его ум еще не достиг; надзор сейчас обеспечивала сила, приведшая его сюда. Ошеломляло то, что сила эта не манипулировала, не давила на него, но обращалась как с равным, уважая индивидуальность.

Вскоре его втянуло в мир живых образов, что так часто встречаются на границе между сном и бодрствованием. Это был мир грез, куда он входил каждую ночь, начиная с рождения, и все здесь было так же знакомо, как пейзаж вокруг родной пещеры. Вместе с тем, он впервые наблюдал это бодрствующим сознанием. Всегдашняя завеса забвения, разделяющая сон и бодрствование, раздвинулась, и он начал сознавать внутренние пейзажи, которые, несмотря на перемежающуюся дремотную дымчатость, были столь же достоверны и постоянны, как мир внешней образности.

Одновременно с тем, как призрачные образы стали, выцветая, истаивать, Найл осознал, для чего ему надо задержаться в этом переходе меж сном и бодрствованием. Это был уровень сознания, пытающийся выйти на связь с его собственным. Творение, которому пауки поклонялись, как богине Дельты, существовало, не выдвигаясь на уровень, именуемый среди людей сознательным. Вот почему оно не способно было выйти на связь, пока Найл бодрствовал; в таком состоянии он бы уяснил из речи «богини» не больше, чем из шума бьющихся о берег волн.

В полудреме же всякий оттенок мысли был так же ясен, как если бы звучала живая речь. Но это был язык без слов. Напоминало чем-то первый «диалог» с Хозяином, когда тот обратился к нему напрямую. Призрачного «голоса» в грудной клетке не слышалось, было лишь ощущение прямого контакта. Смысловая картина стала теперь совершенно отчетлива. Богиня предлагала задавать любые вопросы – ни один не останется без ответа.

Вначале Найл просто онемел: казалось каким-то богохульством задавать вопросы божеству. Но даже первый его срыв вызвал незамедлительный отклик. В образах, таких же красноречивых, как слова, до него донесли, что от богини в нем не больше, чем от бога. Создание фактически не имело рода. На планете, откуда оно произошло, не было различия полов. Планета эта, известная астрономам конца двадцатого века как АЛ (Альфа-Лира)-3, была третьей по величине в системе голубой звезды под названием Вега, что в созвездии Лира. Будучи крупнее здешнего солнца, АЛ-3 нагнетает силу тяготения в сотни раз больше, чем Земля, так что человек там весил бы десяток тон и не мог бы шевельнуть даже собственными ресницами. Типичное для Земли воспроизводство потомства там, следовательно, невозможно, поэтому жизнь на планете поддерживается своего рода самовоспроизводством.

Из-за колоссальной силы тяготения жизнь на АЛ-3 утверждалась куда медленнее, чем на Земле. Она зародилась на планете около пяти миллиардов лет назад, в отличие от Земли, где жизнь насчитывает каких-то три миллиарда лет. Через три с половиной миллиарда лет АЛ-3 выродила свою первую разумную форму жизни. На Земле их и не восприняли бы за живых существ, поскольку видом они напоминали земные горы. На Земле минует срок, равный человеческой жизни, прежде чем у одной такой особи начнет вызревать разум.

Еще полмиллиарда лет, и эволюция ознаменовалась наивысшим покуда своим воплощением – созданиями, одним из которых является и «богиня».

По земным меркам, эти гигантские шарообразные создания ближе всего стоят к овощам. В отличие от «гор», «овощи» выработали в себе определенные индивидуальные черты (хотя на взгляд Найла, ему что «богиня», что море одинаково безлики). Более того, каждая особь находилась в мысленном контакте со всеми другими своими сородичами, и имела доступ к памяти всех своих предков.

В ответ на безмолвный вопрос Найла ему была предъявлена картина жизни на поверхности АЛ-3. Прежде всего поражало обилие света. С огромной, полыхающей в небесах голубой звездой – в полсотни раз крупнее земного солнца – простор планеты выглядел так, будто над ним сияет негаснущая молния. В слепящем этом свете бескрайняя плоскость равнины уходила, казалось, в бесконечность. Действительно, АЛ-3 настолько крупнее Земли, что горизонты там смотрятся поистине бескрайними. Земля в сравнении с этой планетой казалась до нелепости крохотной. Местами над равниной вздымались горы, в тысячу раз выше земных, напоминающие заостренные пирамиды. А на переднем плане монотонность слепящей этой равнины нарушалась единственно наличием нескольких десятков растений-полушарий. Каждое из них венчал стебель – несравнимо выше того, на котором сейчас откинулся Найл; стебель служил средством для связи с сородичами.

Сто пятьдесят миллионов лет назад под этой плоской неизменной равниной грянул взрыв, образовавший невиданных размеров кратер. Выброшенного в космос хватило бы, чтобы вылепить еще одну планетарную систему, эквивалентную Солнечной. Взрыв был вызван притянутым астероидом, исторгнутым расширяющейся галактикой. Кое-какой материал, заключенный в «хвост» этого напоминающего комету осколка кочевал через космос тысячи и тысячи лет. На протяжении всего этого времени упрятанная в хвост жизнь в форме микроскопических клеток томилась ни жива ни мертва, контуженная шоком, скованная ледяным холодом космоса. Едва выжив, семена жизни оказались ввергнуты в хвост другой кометы, на сей раз не астероида, а газового шара в пятьдесят тысяч миль диаметром, и понеслись в направлении Солнечной Системы. В то время, когда взрыв швырнул те споры жизни в космос, на Земле господствовали гигантские ящеры юрского периода. Когда голубую планету опахнул хвост кометы Опик, сронив некоторые из спор в атмосферу, человечество в основном уже эвакуировалось с Земли в гигантских космических транспортах, отправившись в долгое странствие в звездную систему Центавра, к планете, нареченной Новой Землей. Большинство спор упало в океан и погибло, иные приземлились в пустынях или возле полярных шапок, впав по этой причине в защитную спячку цисты. Прорасти посчастливилось только пятерым: двоим в Центральной Африке, одному в Южном Китае, одному на острове Борнео, одному в Великой Дельте.

Даже для этих, выживших, жизнь была сплошной мукой. Они привыкли развиваться не спеша, размеренно, тысячелетие за тысячелетием, но такое развитие неизбежно зависит от гравитационного поля. В условиях низкой земной гравитации, все их молекулярные процессы понеслись с бешеной скоростью, и они раздувались словно шары, собираясь уже лопнуть. Ни один земной организм при аналогичных обстоятельствах не выдержал бы. Людям это покажется чудом, но у исполинов-растений был в такой степени развит самоконтроль, что они приспособились к земным условиям (хотя вымахали в десяток раз крупнее, чем собратья на родной планете). Питаясь энергией земной атмосферы, они за несколько лет достигли того, на что на АЛ-3 ушли бы века.