Американский альбом - Селим Исаакович Ялкут

– И что ты предлагаешь?

– Ничего. Я просто сказал, что мы вряд ли найдем того, кто это сделал.

– Ты считаешь, дело не имеет перспективы, Стив?

– К сожалению, Марк, к сожалению.

– Ты считаешь, из-за возможных трудностей, мы должны отказаться от расследования?

– Конечно, нет. – Стив встряхнулся, в пренебрежительном отношении к закону он зашел слишком далеко.

– Отказаться от расследования и тем самым способствовать росту криминала? Они только и ждут, чтобы мы расслабились…

– Мы будем искать, Марк. – Четко отрапортовал Стив.

– Я тебя очень прошу, Стив.

– Не волнуйся, Марк.

– Найди их, Стив.

На этом расстались. Раз в три дня патрульная машина проезжает мимо участка. Проезжает она каждый день, но раз в три дня за рулем Стив. Марик возится во дворе. Завидев машину, выходит к дороге и стоит молча, ждет.

Стив выглядывает, поднимает мужественно сжатую в кулак руку. – Мы их ищем, Марк. Мы ищем…

Лошадей мы видели как-то неправдоподобно. Ехали пить вино, и, если бы видение застигло на обратном пути, не стоило упоминать. Объяснилось бы просто. Справа от дороги тянулось ослепительно желтое поле и по нему, неслись одна за другой вороные красавцы. Или красотки, или те и другие. Пространство уходило в гору, они летели, как изображение на экране, только экран был не белым, а желтым, а вместе с желтком включал в себя все остальное, вплоть до пронзительно голубого неба. Мы промчались мимо них, они мимо нас, я не успел достать камеру, и мгновение сохранилось в памяти сказочной картинкой.

Вайнери – место, где мы в тот день побывали. Винная лавка с дегустацией. Никто своего не упустил. Веранда обрывалась перед столиком, а дальше до самого горизонта, вернее от линии гор шли на нас виноградные шеренги, похожие на легионы из компьютерной игры. Вино было отсюда. Ничто так не бодрит зрение, как ряды винных бутылок за стойкой бара. Потому их так эффектно расстреливают, по крайней мере, в кино.

Изящный молодец, слегка небритый, cо снисходительной ухмылкой разливал вино для дегустации. Помешивали движением руки содержимое на дне огромного бокала, трогали губами, поднимали глаза к небу. Подставляли снова. Ира тайно приобрела бутылку для Лены с Мариком, Марик тайно приобрел для нас. Когда мы возвращались, желтый экран стоял пустым. Лошади пронеслись и исчезли.

Подлые мыши-землеройки грызут корни деревьев, саженец можно вытащить за ствол легче, чем зубочистку изо рта. Лена окружает деревца проволочной сеткой, загоняя ее глубоко в землю. Однажды в сетку попалась змея. Выбралась на охоту, протиснулась, как смогла, сквозь проволоку и застряла. Задний ход природа для змей не предусмотрела. Чувствуете характер? Змея встретила Лену злобным шипением. В любом случае, неприятно, когда на тебя шипят. Тем более, несправедливо. Супруги посовещались и решили оставить змею, как есть. Дать ей шанс. Тем более они уезжали на несколько дней. Непонятно, на что они рассчитывали, не иначе, как на свой педагогический опыт. Это, конечно, большое сокровище – опыт, но здесь оказалось зря. Змея оголодала и совсем озверела. Даже скованная железом, она оказывала моральное давление на окружающих. Лена что-то увидела в змеиных глазах, женщины такое чувствуют, и Лене стало нехорошо. Пришлось Марику вмешаться, хоть змея, как раз, относилась к нему терпимо. Марик попросил Лену удалиться и оставить его со змеей наедине. Что было потом, мы никогда не узнаем, но, когда Лена вернулась, сетка была пуста.

Не было печали. Известно, что американцы фанатичные приверженцы закона и не стесняются пресечь нарушение с его помощью. Даже мелочь, но все равно.

Интеллигентов из бывшего Советского Союза это коробит, хотя дети, выросшие в Америке, родителей не понимают.

Марик – в числе сохранивших идеалы. – Хоть каждый случай нужно разбирать отдельно. – Предупреждает он. – Потому что лучший учитель – сама жизнь…

Все было тихо-мирно. Соседка без особых примет и возраста, кажется, по фамилии Грин. Стоило поднять руку в знак приветствия, и миссис Грин поднимала свою в ответ. Возилась возле дома, потом куда-то исчезла, дом некоторое время оставался пустым и темным. Здесь жизнью по другую сторону зеленой изгороди (границы собственности) особо не интересуются.

Когда на веранде появилось кресло-качалка, Марик даже обрадовался. Дом ожил. Действительно, ожил. В кресле объявилась старушка, будто вырезанная из хороших пород дерева, принялась раскачиваться, и, будто от мелькания в глазах, старушек оказалось двое, совершенно одинаковых с виду. Потом объявилась собачка, сначала одна, потом другая. Они выстроились вдоль пограничного кустарника и стали энергично облаивать Марика. Им было, что стеречь, дом стал быстро заполняться, как сцена бала в оперном спектакле. Дом ожил. Откуда-то завезли детей. Их сразу стало много, дети играли с собачками, во дворе стало шумно. Не только во дворе, где играли, но и во дворе Марика. Возвращались с работы взрослые и гурьбой шли к дому. Музыка бодрила, ее включали сразу на полную громкость, энергичную латиноамериканскую музыку, под которую ноги приплясывают сами собой. Садились ужинать, ели во дворе, под навесом, около дымящего мангала. Шумели. Укладывались поздно, но сначала укладывали детей, которые спать не хотели. Взрослые не спали вообще. Марик засыпал, просыпался, снова пытался заснуть, а на соседнем дворе шла жизнь, над которой не властны солнце и луна. Настоящий праздник устраивали в воскресенье по возвращению из церкви. Съезжались друзья и родственники со своими детьми, и все веселились от души.

В общем, это была очень большая и дружная семья, или несколько семей одного корня, от старушек на веранде, которые покуривали и раскачивались с точностью метронома, и вплоть до молодежной компании, которая сходилась в углу участка, и тоже покуривала что-то свое. С молодежью везде трудно, хоть бы из-за шума. Дети были здоровы, кричали, когда их наказывали за плохое поведение, или просто так, когда вели себя хорошо. Такое тоже было. Коты от дома далеко не отходили. Люди пили вино. Играли в кости. Жены сидели на коленях у мужей. И зайди сюда священник (а он заходил) из католической миссии, он бы возрадовался. Потому что такой и должна быть мирская жизнь, пока живется, – похожей на праздник.

Нельзя сказать, чтобы Марика не звали. Конечно, звали, особенно, когда он просил быть потише. Детям он подавал мячик, который постоянно перелетал через изгородь, и дети хором кричали. Дядя, брось мячик. И он бросал.

Но голова болела. То есть, сначала разыгралась бессонница, а потом голова стала болеть.

Марик смирил натуру, и пошел в мэрию. Не жаловаться, нет, но что-то такое предпринять. Он план составил.

В мэрии его встретили приветливо и захотели