Между ненавистью и любовью - Карен Брукс

— Пока только рассмотрю, — спокойно сказал он.

— Неужели ты всерьез подумываешь над тем, чтобы продать поместье? — ахнула Джоанна. — Я в это не верю!

— Почему? Если сделка окажется выгодной, я не упущу шанса увеличить свое состояние. Недвижимость должна приносить доход.

— Но ведь это твой дом!

— В последние два года у меня его не было! — Он насмешливо взглянул ей в глаза. — Разлука не всегда смягчает сердце человека, как тебе известно.

— Понимаю, — пролепетала Джоанна.

— Я в этом сомневаюсь. Так или иначе, тебя это не касается. Ты получишь свою долю, как это предусмотрено законом, после развода.

— Ты полагаешь, я приму эти деньги? — изумилась Джоанна.

Гейбриел поморщился.

— Давай поручим утрясать финансовые вопросы нашим адвокатам! Я не нахожу в этой сделке ничего позорного: ведь я не собираюсь ради денег никого убивать или предавать.

— Нет, именно это ты и собираешься сделать! Предаешь свой дом, дом своих предков! Как можно позволить превратить его Бог знает во что? А что будет с людьми, которые здесь прожили и проработали столько лет? О них ты подумал? — кипятилась Джоанна.

— Какая патетика! — Гейбриел демонстративно захлопал в ладоши. — Может, тебе стоит заняться политикой?

— Иди к черту! — прошипела Джоанна и, вставив ногу в стремя Гнедого, одним махом вскочила в седло и понеслась прочь.

Ей требовалось побыть одной и успокоиться, смириться с тем фактом, что продажа Уэстроу ее не касается. Ведь это не ее дом. Их жизненные пути с Гейбриелом навсегда расходятся. Он, видимо, исчерпал все запасы доброжелательности и более не хочет ей уступать. Так для чего же терзаться сомнениями? Терять уже нечего!

Гнедой уносил ее все дальше и дальше, радуясь внезапной свободе.

— Отныне мы одни противостоим всему свету! — хрипло расхохоталась Джоанна, но смех застрял в горле и перешел в рыдания.

Впереди показалось Пристанище отшельника, пора было поворачивать домой. Джоанна оглянулась: Гейбриел совершенно исчез из виду. Она вновь посмотрела вперед и заметила какой-то белый предмет, развевающийся между камнями. Гнедой испуганно заржал и встал на дыбы.

Земля вдруг завертелась волчком и стала стремительно приближаться.

Какие-то лица то возникали в поле зрения Джоанны, то исчезали, не всегда ассоциируясь с именами, как и голоса обступивших ее людей, глухие и неразборчивые, словно они доносились со дна океана. Отдельные слова, однако, ей удавалось понять, например, «легкое потрясение» и «кости целы». Но от этого боль не утихала, казалось, все тело саднит и ноет. И даже мягкая постель не смягчала этого тягостного ощущения.

Джоанна заставила себя открыть глаза пошире, чтобы увидеть конкретного человека, и прочла на его лице тревогу и страдание. Ей захотелось сжать его голову ладонями и жарко поцеловать, чтобы изгнать его страх.

Но она не могла этого сделать, потому что он ей не принадлежал. По той же причине ей не хватило смелости признаться ему в любви и заверить в том, что все обойдется.

Джоанна с удивлением услышала, как ее собственный голос, слабый и напряженный, произнес:

— Гнедой не виноват, не наказывай его! Прошу тебя!

— Ты могла погибнуть, Джоанна! Как же ты можешь защищать после этого глупого мерина, едва не погубившего тебя! — негодующе возразил Гейбриел.

В разговор вмешался врач, заявив, что пострадавшей нужен покой, для безусловного обеспечения которого ее следует перевезти в больницу.

— Ни в коем случае! — возразила Джоанна, собрав остаток сил. — Я предпочитаю остаться здесь. Дома мне будет гораздо лучше.

Ей казалось, что, уехав сейчас, она уже не вернется в поместье. Инстинкт настойчиво предостерегал ее от подобного шага, подсказывая, что таковой может стать предлогом для окончательного отчуждения.

Лица, окружавшие кровать, отдалились, голоса стихли, и она осталась наедине с физической и душевной болью, не желающими покидать ее. Джоанна выпила пилюли, оставленные врачом, и устроилась поудобнее на подушках, надеясь обрести желанное забвение.

Вскоре ее сморил тревожный сон, наполненный странными звуками, видениями и ощущениями: стуком копыт, свистом обжигающего лицо ветра и слепящей белизной беспамятства, поглотившего ее с драматической внезапностью.

Белая материя, напугавшая лошадь, во сне оторвалась от выступа скалы и, к цепенящему ужасу Джоанны, начала обматываться вокруг нее, постепенно лишая возможности видеть и дышать…

Она резко вскрикнула и села на кровати, морщась от острой боли, пронзившей ее после неловкого телодвижения.

— Наконец-то ты проснулась! — раздался с порога голос Синтии.

В шерстяном костюме цвета спелой малины с отороченными мехом манжетами и воротником, она смотрелась особенно эффектно благодаря губной помаде и лаку для ногтей, подобранным в тон наряду. Пожалуй, именно так должен выглядеть какой-нибудь экзотический ядовитый цветок.

— Я зашла попрощаться! Переезжаю в свой коттедж.

Джоанна промолчала, и Синтия, с откровенной неприязнью окинув взглядом бледное лицо падчерицы с темными кругами под глазами, добавила:

— Ну и видок же у тебя, моя милочка! Краше в гроб кладут. Но только все это напрасно, дорогуша! Не воображай, что Гейбриела тронула твоя отчаянная попытка свернуть себе шею!

Смерив мачеху ненавидящим взглядом, Джоанна медленно и отчетливо произнесла:

— Уж не думаешь ли ты, что я упала нарочно? Гнедой чего-то страшно испугался. Какой-то кусок белой ткани зацепился за выступ скалы на вершине холма.

— Очередная газета, принесенная ветром? — усмехнулась мачеха. — У тебя богатое воображение, детка! Впрочем, это не имеет значения. — Она звонко расхохоталась. — Ты ввергла Гейбриела в замешательство и загубила дорогую лошадь.

— Гнедой?.. — встревожилась Джоанна. — Что с ним случилось?

— Откуда мне знать? — пожала плечами Синтия. — По-моему, у этого проклятого мерина повреждена нога. Пришлось вызвать ветеринара усыпить его.

— Я тебе не верю! — закричала в отчаянии Джоанна. — Неужели все настолько серьезно? Где Гейбриел? Мне срочно нужно с ним поговорить!

— Гейбриел уехал, крошка! По-моему, его от тебя просто тошнит. Впервые видела его таким разъяренным. Но я могу передать ему записку, если хочешь. Он наверняка приедет в коттедж посмотреть, как я устроилась.

— В таком случае, — нахмурилась Джоанна, — я поговорю с ветеринаром.

— Дело твое! Поступай, как знаешь, если решила окончательно утратить достоинство. Бедняжка! — покачала головой Синтия. — Ты не умеешь красиво проигрывать.

С этими словами она повернулась и вышла из комнаты, оставив после себя тошнотворный запах духов.