Брежнев. Разочарование России - Леонид Млечин

— Я еще не готов».

Пленум так и не состоялся… Да и что изменил бы еще один пленум, какие бы правильные слова на нем ни говорились?

«Возникла парадоксальная ситуация, — вспоминал Николай Иванович Рыжков, который со временем сам станет главой правительства, — страна, располагающая гигантским научным потенциалом, не могла его реализовать. Было совершенно ясно, что причина невостребованности разработок наших ученых — экономический механизм. Он просто не воспринимал всякие новшества, отталкивал их… Для научно-технического прогресса существовал даже термин “внедрение”, связанный в моем представлении с неким насильственным всучиванием чего-то ненужного. Впрочем, раз уж мы живем в стране безнадежно кривых зеркал, то это вполне логично».

Реформа, начатая в 1965 году, провалилась, потому что носила частичный характер и не могла изменить ситуацию в экономике. Она уперлась в отсутствие рынка. Без рынка и конкуренции происходил только рост цен. А идти дальше боялись. Никто не желал отказаться от принудительного планирования, от нелепой системы ценообразования, что делало экономику неэффективной.

Во время работы над реформой сотрудники Госплана подвергались своего рода моральному террору. Василий Матвеевич Иванченко, руководитель Отдела новых методов планирования и экономического стимулирования, вспоминал:

«В Госплане говорили: пережили хрущевские перестройки и эту реформу переживем. Меня и моих коллег по отделу именовали “рыночниками”, “нэповцами”, “душителями плановой системы” и в лицо отпускали такие шутки: “Как, Василий Матвеевич, ты еще работаешь? А слух был, что тебя арестовали!”»

Косыгинскую реформу скручивали те, кто усмотрел в экономических преобразованиях угрозу политической стабильности строя, считает Николай Рыжков, потому что демократизация экономики неизбежно влекла за собой демократизацию всего общества.

Глава правительства приехал в Норвегию. Вечером изъявил желание прогуляться по столице Осло.

«Косыгин внимательно присматривался к происходящему вокруг, останавливался у витрин магазинов, обращая внимание на ассортимент товаров и цены, — писал резидент советской разведки в Норвегии Виктор Федорович Грушко. — В патриотическом запале наш торгпред заметил, что цены в Норвегии очень высоки и постоянно растут».

Глава советского правительства повернулся к торгпреду и сухо сказал, что сбалансированность спроса и предложения как раз является признаком здоровой экономики и здесь нам есть чему поучиться.

— Если бы вы только знали, как мне приходится бороться за то, чтобы цены на некоторые товары поднять до уровня рентабельности, — говорил Косыгин. — Ценообразование должно использоваться в качестве инструмента стимулирования производительности труда, окупать издержки и двигать экономику вперед. У нас цены не менялись и даже снижались в последние тридцать лет. По таким ценам невозможно производить товары высокого качества. Вот их-то у нас и не хватает. Посмотрите для сравнения на качество норвежских товаров…

Само по себе повышение цен в нерыночной экономике ничего не меняло. Прибыль можно получить путем увеличения количества и качества продукции, а можно просто повысить цены. Директора пошли, естественно, по второму пути. Главным показателем был объем реализованной продукции в рублях. Если удавалось просто объявить свой товар более дорогим, прибыль увеличивалась. В ситуации, когда отсутствовала конкуренция, это было проще всего. Покупателя-то оставили без выбора. Количество и качество товаров осталось прежним, только цена росла.

Предприятия, которые получили самостоятельность, не стали работать эффективнее. Они смещали ассортимент в сторону более дорогих товаров, а по цифрам получался рост производства. В девятой пятилетке половина средств от товарооборота достигалась за счет ухудшения качества и скрытого повышения цен.

Алексей Николаевич был более чем скромен в своих реформаторских настроениях. Директор московской кондитерской фабрики «Красный Октябрь» просила Косыгина:

— Государство дает нам четыре миллиона рублей на зарплату. Я у вас больше ни копейки не прошу. Но дайте нам, коллективу, право распоряжаться этими деньгами.

— Тебе, — ответил Косыгин, — я бы еще мог доверить. Но ты представляешь, если дать это право какой-нибудь дальней республике? Мы же там потом никаких концов не найдем.

Он все равно оставался приверженцем системы, при которой решительно всем управляют из центра. Представить себе экономическую систему, в которой сам производитель самым разумным образом определяет затраты и издержки, он не мог.

«Необходимых условий для устойчивого и динамичного подъема производства на основе технического прогресса не создали, — вспоминал Николай Байбаков. — Все оставалось по-старому, с использованием прежней техники и тех же принципов. Возможно, реформа была неосуществима или преждевременна без политических преобразований или смены неподвижно-консервативного руководства».

Реформы требовали продолжения, отказа от догм социалистической экономики, а на это и Косыгин не мог решиться. Вся его энергия уходила на детали, на мелочи, что, конечно, производило неизгладимое впечатление на подчиненных, но ему не хватало ни экономических знаний, ни стратегического мышления для руководства экономикой страны.

По словам работавшего с ним министра здравоохранения Бориса Васильевича Петровского, «Косыгин был властолюбивым, умным и жестким человеком, руководителем, я бы сказал, прежнего типа».

Алексея Николаевича воспитала система, в которой экономические задачи решались отнюдь не экономическими средствами. Если принималось решение, оно исполнялось любыми усилиями. Выгодно или невыгодно — этот вопрос вообще не обсуждался. Он так и остался рачительным, трудолюбивым, безотказным сталинским наркомом, то есть исполнителем, готовым исполнить любой приказ.

«Как бы основательно Косыгин ни понимал экономические проблемы, — писал на склоне лет Андрей Громыко, который защитил диссертацию и стал доктором экономических наук, — он все же на практике шел по тому же пути застоя. Каких-либо глубоких положительных мыслей, направленных на преодоление пагубных явлений в экономике страны, он не высказывал».

Иногда на заседания правительства приглашали директора Института мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР академика Иноземцева — министрам полагалось прислушиваться к представителям науки.

Когда академик предупредил об опасности инфляции, Косыгин разозлился:

— О какой инфляции вы говорите? Инфляция — это когда цены растут, а у нас цены стабильные. Нет у нас инфляции!

Иноземцев попытался объяснить главе правительства элементарную истину:

— Когда у населения есть деньги, а в магазинах нет товаров, потому что их раскупают стремительно, это и есть признак инфляции. Денег больше, чем товаров.

Косыгин недовольно оборвал академика:

— Хватит с нас ваших буржуазных штучек!

Сама потребность в реформировании экономики исчезла, когда начался экспорт нефти и газа и в страну потоком потекли нефтедоллары. Добыча нефти в Западной Сибири за десять лет, с 1970 по 1980 год, увеличилась в десять раз, добыча газа — в пятнадцать. Развитием нефтегазового промысла в Сибири мы обязаны Косыгину. Под его руководством страна сконцентрировала силы на развитии добычи и транспортировки энергоресурсов.