Переступая грань - Елена Катасонова

А все равно никуда он не делся. Вот же они, вот, она их чувствует его прохладные ладони, суховатая шелковистая кожа, запах осеннего пала от черных, в тугих завитках волос. И он входит в нее, и берет ее, и оба они дышат как одно существо...

Скорей бы осень! Она поедет за город, где дачники сгребают и сжигают листья, и будет идти сквозь дым маленьких костерков, как сквозь сон. Идти и чувствовать Жана. "А ты? Ты думаешь обо мне? Родной мой, любимый, ты вспоминаешь? Говорят, французы все легкомысленны..." С тихим шипением закрутилась пластинка. Лиза включила проигрыватель.

Как я люблю в вечерний час

Кольцо Больших бульваров

Обойти хотя бы раз...

Монтан пел беспечно, пел, как насвистывал. Вот кто, наверное, счастлив! И у него есть Симона... Она, конечно, значительнее, умнее - такое у нее лицо и такие роли. Зато он - легче и веселее.

Кто-то стукнул в дверь.

- Можно к тебе?

- О, Монсеф, - обрадовалась Лиза. - Я как раз хотела тебя спросить...

- А я - тебя...

Монсеф, светлокожий ливанец удивительной красоты, прибыл в Москву недавно, учил русский всего лишь год, но уже ходил на общие лекции биофака, и ему было здорово трудно.

- Что там за спор был у вас? - начал он прямо с порога. - О генетике... Не понимаю. И при чем здесь власти? Не научные, а эти, верховные власти. Они ж в генетике не понимают! И не обязаны понимать. Но зачем... Как это сказать? Да, зачем они влезли?

Лиза подавила вздох. Обычный вопрос иностранца. Ну не могут они понять, почему советская власть постоянно лезла во все, что попадалось ей под неизменно горячую руку: в музыку, живопись, науку... Стала объяснять, как всегда в таких случаях чувствуя себя едва ли не виноватой, во всяком случае в ответе за невежду Лысенко, стертых в лагерную пыль генетиков, чудовищную вакханалию агрессивной посредственности. Монсеф слушал внимательно, сочувственно, с детским недоумением моргая ресницами, хотя понимал далеко не все.

- Спасибо, - сказал уважительно. - Как ты все знаешь! Теперь спрашивай ты. Только сначала схожу за печеньем - я забыл про вашу русскую манеру всегда пить чай.

- Валяй!

Бутерброды были уже проглочены.

Монсеф двинулся к двери, но оглянулся, притормозив и задумавшись. Тонкие ноздри его великолепной лепки носа нервно вздрагивали.

- Как ты сказала? - с любопытством поинтересовался он. Опахала ресниц прикрыли глаза.

- Валяй! - весело повторила Лиза. - Значит, "иди".

- А почему "валяй"? - не отставал любо-знательный Монсеф. - Ведь "валяться" - значит "лежать"?

- Почему? - задумалась Лиза. - А черт его знает! - беспечно махнула рукой. - Язык не всегда логичен. А может быть, всегда не логичен. Вот скажи, почему у вас, на севере Ливана, обычное для южан слово...

Печенье так и не появилось в Лизиной комнате: о нем просто забыли, пустившись в странствия по диалектам. Позднее к ним присоединился Хани, который как раз рыскал по этажу в поисках Монсефа. И очень кстати он появился, потому что Монсеф все чаще поглядывал на Лизу как-то уж очень ласково, и все длиннее становились паузы, слаще пахла за окном черемуха, призывней пощелкивали, посвистывали в саду соловьи. Он уже совсем было решился взять в свои ее руку, но тут-то и возник Хани.

- А-а-а, вот ты где, - мельком улыбнувшись Лизе, сказал он Монсефу. Я так и знал.

- Иди-ка сюда, - обрадовалась сидевшая за столом Лиза. - Мы тут как раз разбираем...

И смуглый Хани, с роскошным шелковым бантом на шее, склонился над пепельной прелестной головкой.

Разошлись очень нескоро, все решив, сняв все вопросы. Позднее накопятся новые, но пока... Волнения Монсефа Лиза даже не заметила. А на следующий день старшекурсников торжественно собрали в деканате: почти всем светила практика в "их" странах. Но сначала следовало пройти комиссию. Не медицинскую, что было бы, вообще говоря, естественно, а в Министерстве образования.

- Какая комиссия? Что за комиссия? - всполошились студенты.

- Да так, - чуть поморщился Михаил Филиппович, декан. - Для проформы.

- Не горюй, Алюш, - виновато сказала Лиза соседке по блоку. - Что же делать, если с турками нет соглашения? Да и с Ираном - тоже. Так что ваша группа в одиночестве не останется. Ребята с фарси остаются тоже.

Аля из деревни со смешным названием Петушки была тюркологом - будущим, разумеется.

В том, что арабисты, китаисты и разные прочие шведы, с кем соглашения были, поедут, не сомневался никто, но пройти комиссию полагалось.

"Выездная комиссия Министерства высшего и среднего специального образования" - так длинно и скучно назывались те пятнадцать угрюмых типов, что сидели за длинным столом в гулкой пустой комнате и вершили судьбы счастливчиков, отправлявшихся на практику за границу. Впрочем, счастливчик ты или нет, комиссия-то как раз и решала. Состояла она в основном из мужчин (ну это естественно!), и возглавлял ее тоже мужчина - невзрачный человечек в очках с выразительной фамилией Сучков. Таким вот сучковым этот заморыш и оказался.

В приемной толпились студенты. Просторный зал до краев был ими наполнен. Студенты сидели на немногих стульях - иногда по двое на одном, на леденящих зад подоконниках, стояли, прислонясь к холодным стенам, слонялись туда-сюда, к входу-выходу. Нервные без конца бегали в уборную.

Вызывали по алфавиту.

- Что говорили? О чем спрашивали? - набрасывались на выходящих из комнаты, двери которой были плотно закрыты, и подслушать было ничего невозможно.

Спрашивали о многом. Имя, вуз, факультет, оценки - это понятно. Но дальше... Иногда вопросы были просто пугающими: как думаете себя вести в Германии? Что знаете о правительстве ФРГ? А о правительстве ГДР? В чем разница их позиций... Каких позиций? А всех! Ну ясно же: наши - за мир, а те - поджигатели.

- И что ты сказал?

- Сказал: "Буду вести себя так, чтобы не опозорить высокое звание советского студента", - с усмешкой добавил длинный парень, и все засмеялись.

- А они? - с восторгом уставилась на парня светлоглазая и светловолосая девчонка.

- Они? "А еще?" - говорят.

- А ты?

- А я: "Буду отлично учиться, чтобы в дальнейшем принести пользу Родине".

- А они? - не отставала девчонка, которая ехала в Польшу.

- Хорошо, - говорят, - идите. Теперь ждите вызова в выездную комиссию ЦК.

- Как - еще комиссия?

- А ты не знала?

Девчонка в ужасе схватилась за голову.

- Да не дрейфь ты, - обнял ее за плечи парень, умело воспользовавшись моментом. - Радио слушаешь? Вот по нему и чеши!

Лиза совершенно обалдела от многочасового идиотского ожидания. Замерзла на подоконнике, хоть и подложила под попу толстенный словарь, а пока бегала в туалет, ее место, конечно, заняли, потому что драгоценный словарь прихватила с собой - попробуй потом достань, если свистнут! Ужасно хотелось есть, устали, окоченели в тонких чулочках ноги, и пить хотелось, и снова в "тубзик" - так они все называли почему-то уборную. Росла и росла справедливая злоба: "Согнали всех как баранов... Делать им, что ли, нечего? И фамилия моя, как назло, на "т"..." И когда фамилия ее наконец прозвучала, Лиза была уже в бешенстве.