Факир против мафии - Фридрих Незнанский

Турецкий нахмурился:

— Где она?

Комаров легонько хлопнул рукою по портфелю:

— Да прямо здесь.

— Так какого же черта вы до сих пор молчали? — в сердцах сказал Турецкий.

— Молчал? — Журналист удивленно поднял брови и покачал головой. — По-моему, я только и делал, что говорил.

4

Владимир Юдин сидел в машине, припаркованной у входа в сквер, и с испугом наблюдал, как дневной свет делается все тусклее и тусклее, уступая место сероватым сумеркам, за которыми неминуемо придет ночь. И что он тогда будет делать? Куда подастся? Юдин чувствовал себя, как маленький зверек, промышляющий ночью и прячущийся от ночных хищников в глубокую норку под каким-нибудь неприметным кустом.

Но ни глубокой норы, ни неприметного куста у Юдина не было.

Прятаться ему было негде. Ехать к родственникам или друзьям он боялся. Наверняка его будут там ждать. Ехать в гостиницу тоже было глупо, ведь у Отарова везде свои люди, и уже через десять минут после того, как Юдин переступит порог гостиницы, об этом узнают отаровские бандиты. А у них с Юдиным будет разговор короткий.

Юдин представил себя висящим на собственном брючном ремне в гостиничном номере, и ему снова стало дурно. «Снова», потому что не далее как час назад его уже вырвало, его буквально вывернуло наизнанку. Это было, когда он пришел в себя и увидел на плиточном полу лестничной площадки, прямо у своих ног, окровавленную и почерневшую руку Дашкевича. Рука была грязно-бурого цвета и еще дымилась.

Сам Юдин пострадал не сильно, если, конечно, иметь в виду «физическую» сторону дела, потому что психика его пострадала ужасно. Куском дерева, отлетевшим от двери, ему оторвало с головы лоскут кожи с клочком волос. Плюс несколько царапин на лице и ушибленный затылок. Рану на голове Юдин зажал платком, и вскоре кровь остановилась. Царапины на лице были неглубокие, и он протер их снегом.

Размышлять о происшествии он стал, только отъехав от своего дома на несколько кварталов.

Во дворе дома, возле которого он остановился, был небольшой сквер, и Юдин припарковал машину возле этого сквера. Здесь было мало людей, а из заснеженной земли торчали невысокие деревья с густыми, голыми и черными кронами. Под защитой этих деревьев Юдин и принялся размышлять.

То, что его хотели убить, было ясно как день. Насчет того, кто именно хотел, также двух мнений быть не могло. Отаров, кто же еще. То, что вместо Юдина погиб Дашкевич, было счастливой случайностью.

Однако то, что погиб именно Дашкевич, а не какой-нибудь другой знакомый Юдина, ясно указывало на то, что в дело вмешался перст судьбы и что даже судьба состояла на службе у всесильного Отарова. А раз так, то бежать Юдину было некуда. Дашкевич вон попытался, и что из этого вышло? Кроме того, у Юдина не было денег. Бумажник его был пуст, а в банке деньги он не хранил. Можно было попробовать вернуться за деньгами домой, но после некоторого размышления Юдин отверг эту мысль как глупую и наивную.

За что Отаров хотел его убить? С этим тоже все было ясно. После того как этот проклятый дурак Дашкевич растрепал кому-то об убийстве Канунниковой, менты возобновили следствие, и Отаров решил избавиться от свидетелей.

На улице между тем почти совсем стемнело.

«Будь проклята зима с ее короткими днями и длинными, тоскливыми ночами», — уныло подумал Юдин.

Он вздохнул и стал думать о том, что же теперь делать. Прятаться бесполезно. Идти к Отарову на поклон глупо и также бесполезно. Оставалось одно — сдаться милиции. Это был единственный шанс выжить, и, поняв это, Юдин воспользовался этим шансом, не раздумывая. Он достал из кармана сотовый телефон, затем поискал по карманам визитку Турецкого — слава богу, она оказалась на месте, во внутреннем кармане пиджака.

Дрожащим пальцем набрал Юдин номер телефона «важняка».

— Слушаю вас, — отозвался в трубке холодноватый баритон Турецкого.

— Алло… Это Юдин… Владимир Юдин… Бывший помощник депутата Канунниковой…

— Да, Юдин, я вас слушаю.

— Александр Борисович, я бы хотел с вами встретиться.

— На предмет чего?

— На предмет… э-э… Ну, в общем, мне есть что вам рассказать об убийстве Елены Сергеевны.

— Хорошо. Подъезжайте прямо ко мне в кабинет. Адрес знаете?

— Нет.

— Записывайте. — Турецкий продиктовал адрес. Подождал, пока Юдин запишет его, потом сказал: — Я слышал о взрыве в вашей квартире. Кто этот человек?

— Какой человек? Ко… который погиб?

Турецкий выдержал паузу и сказал:

— Да.

— Это Дашкевич, — уныло ответил Юдин. — Бандит. Он приходил ко мне за деньгами.

— Ясно. Жду вас у себя в кабинете. Пропуск я выпишу. Если хотите жить — не задерживайтесь.

Турецкий дал отбой.

Юдин некоторое время держал трубку в руке, тупо на нее таращась, затем тряхнул головой, словно выходя из забытья, сунул телефон в карман и завел машину.

…Через сорок пять минут он приоткрыл дверь кабинета Турецкого и просунул в щель голову:

— Можно к вам?

Александр Борисович оторвал взгляд от бумаг, посмотрел на взлохмаченную и окровавленную голову Юдина, прищурился и сказал:

— А, Юдин. Заходите. Стучать вас не учили?

— Извините, — промямлил Юдин, слегка покраснев. — Я… я сегодня сам не свой.

Он вошел в кабинет и прикрыл за собой дверь. Турецкий указал ему на стул напротив себя. Юдин кивнул, робко прошел к стулу и сел, сведя колени вместе и сунув между ними ладони, как смущенная школьница.

Александр Борисович посмотрел на него, чуть склонив голову. Выглядел Юдин скверно — побитый, исцарапанный, испуганный.

— Может, вызвать вам врача? — осторожно спросил Турецкий.

Юдин вздрогнул и поднял глаза на следователя:

— Что? Врача? — Он покачал головой: — Нет, не надо врача. Со здоровьем у меня все в порядке.

— Ну раз так — давайте рассказывайте. Только не торопясь и по порядку.

Юдин еще некоторое время молчал, собираясь с мыслями, потом заговорил:

— Дело было месяца полтора-два назад. Однажды Дубинин вызвал меня к себе и стал расспрашивать о Елене Сергеевне. Вернее, о наших с ней отношениях и о том, что я о ней думаю. Я сказал, что уважаю и ценю Елену Сергеевну. Тогда Дубинин стал говорить о том, что Канунникова — умная и талантливая женщина, но что из-за ее дурацких принципов наша партия может не пройти в Думу и вообще развалиться. Потом…

Юдин перевел дух, провел ладонью по глазам и продолжил:

— Потом он спросил меня: что важнее — жизнь и благополучие одной женщины, даже такой талантливой, как Канунникова, или существование партии, благодаря которой миллионы людей дышат чистым воздухом. Я сказал, что партия, конечно, важнее. Дубинин долго смотрел на меня, а потом вдруг заговорил о том, что Елена Сергеевна из лидера партии, из движущей силы превратилась в тормоз. — Юдин поднял взгляд на Турецкого, и во взгляде этом была боль. — Понимаете, Александр Борисович, он так убедительно это говорил, что я не мог не согласиться. И тогда он вдруг спросил… Он спросил, не хочу ли я заработать. Я сказал, что да, хочу…