Бизнес-план трех богатырей - Дарья Донцова

– Не захотела она постараться ради нас, – сказала как-то раз Евдокии Тимофеевне, – не пожелала актрисой стать! Эдик бы фильм снял с дочкой в главной роли, прославился, деньги получил, почет, квартиру на Тверской.

– Совсем ты дура, – не выдержала Дуся, – Ира-то маленькая пока! Не неси околесицу, – и прибавила: – Может, у Иры талант к окончанию школы прорежется. Или Нина на радость отцу-идиоту лицедейкой заделается.

Последнюю фразу уборщица сказала, чтобы поддержать Альбину, а та неожиданно возразила:

– Нет. Нинка станет великой художницей. Она малевать любит.

Евдокия подумала тогда, что Аля совсем ума лишилась. Ниночке несколько месяцев от роду, она еще в коляске лежит, о какой любви черкать карандашом по бумаге может идти речь.

Но Альбина оказалась права. Рисовать Нина научилась до того, как заговорила. А в шесть лет она стала писать такие картины, что взрослые отказывались верить в авторство малышки. Когда Нина пошла в седьмой класс, у нее появился спонсор, известный художник Ровин, он устроил персональную выставку ее работ.

Думаете, мать радовалась, что у нее талантливая дочь?

Альбина громко недоумевала во дворе:

– Малюет черт-те что! Изобразила жуткую обезьяну, у которой из головы торчит бутерброд. Название ужаса «Мыслитель». А на выставке какой-то сумасшедший иностранец за этот кошмар мешок денег отсыпал. Ерундой занимается, а ей за эту хрень платят.

За первой экспозицией последовала вторая, третья.

Непонимание того, что рисует Нина, не помешало взрослым забирать у дочери все гонорары. У Альбины появилась шубка, Эдуард купил себе модные вещи. А вот Ира и Нина по-прежнему ходили в старой одежде. Соседи перешептывались, но замечаний старшим Муркиным не делали.

Дети, растущие в неблагополучных семьях, часто сплачиваются и очень любят друг друга. Но Ирина терпеть не могла Нину. Когда вторая дочь была младенцем, Альбина, выставив коляску во двор, приказывала старшей девочке ее стеречь. Евдокия Тимофеевна не раз видела, с какой злостью Ирина трясет коляску. Позднее она наблюдала, как старшая сестра раздавала младшей подзатыльники, когда вела ее в школу. Нет, никаких теплых чувств сестры Муркины друг к другу не испытывали. Ира терпеть не могла Нину, а та молча терпела ее тычки, оплеухи и никогда никому не жаловалась на сестру и не давала той сдачи.

Шло время. Нина стремительно становилась популярной, ее картины очень нравились иностранцам. Она окончила художественный институт, кормила-одевала-обувала семью. Муркины поднялись, сделали шикарный ремонт, купили машину, дачу, Альбина ходила в норковой шубе, Эдуард весь в коже, с золотыми часами, от Иры пахло дорогими духами. Еду Муркины теперь покупали в элитном супермаркете.

Баба Дуся налила мне еще чаю.

– Шиковали они на деньги Нины. Я все удивлялась терпению художницы, та утром из дома убегала, поздно вечером приходила. Долго так было. Потом вдруг… Перестала я Нину видеть. Аля опять в эконом-супермаркет за покупками пошла. Ира больше не душилась. А Нина подевалась куда-то. Понятно стало, что младшая дочь ушла из дома, наверное, квартиру себе сняла или купила, больше кровососам денег не дает, и правильно делает. А затем по двору пополз слух: Нинка убила сына своего покровителя и благодетеля, того художника, который устроил первую выставку картин девочки Муркиной и с тех пор держал ее под своим крылом, помогал на гору денег и славы залезть.

– Ну и ну, – подпрыгнула я, – на самом деле она убила?

– Так люди говорили, – сказала Евдокия и с вожделением посмотрела на коробку конфет. – Эка я лакомка, никак остановиться не могу. Я сплетницам сначала не поверила, решила: врут. Ну какая из Нины убийца? Она скромная, тихая, глаза вечно в пол. Только мне бабы во дворе новость доложили, смотрю, жена Эдьки идет, мрачная! Я у нее спросила:

– Алечка, чего такая сердитая?

Она взвилась:

– Нинка, дрянь, мало того что из дома ушла и нас голодать бросила. Так еще втянула родителей в историю, сейчас нас с Эдиком по допросам затаскают. Чтоб ей счастья не видать, под забором жить.

Я хотела Муркину еще порасспрашивать, но она убежала. Нину я в родном доме больше не видела. Эдик с Альбиной года три-четыре назад, точно не помню когда, консервами отравились, рыбными. Их в больницу увезли, но не спасли. Полиция всех опрашивала, мне дознаватель сказал:

– Восемь смертельных случаев на участке. Все погибшие купили банки в магазине неподалеку от вашего дома. Хозяин признался, что он торговал товаром, у которого вышел срок годности и хранился в неподобающих условиях.

Суд был, вроде его посадили. Но людей-то не вернешь. Я Ире сочувствие выразила, а она мне в ответ:

– Зря я на родителей злилась, что они обо мне не думают, сколько раз было, сами поедят, а мне ничего не оставят. Приду домой, на мойке гора посуды, в холодильнике пусто. Добрые папа с мамой все сожрали, дочке пустые миски облизывать оставили. Так вот, спасибо им за эгоизм. Подчистую рыбные консервы смели, мне ни крошки не досталось. Поэтому я жива, а они к чертям отправились.

Ничего я ей тогда не сказала, но подумала: тебе лет уж достаточно, сидишь в архиве, копейку получаешь, бумажки людям приносишь. С какой стати родителям здоровенную лошадь кормить? Пришла твоя пора отцу-матери помочь, какие они ни есть, но родные. Найди работу денежную, продукты покупай.

А спустя время кто-то сказал, что Нина задержана, потому что то ли своего мужа, то ли любовника под поезд с платформы спихнула. Кто весть принес, не знаю. Я младшую Муркину больше не видела. Ира одна осталась, работала в своем архиве, а потом! Начал к ней народ ходить, бабенка себя психологом объявила, профессором. О как! Я ее разок в подъезде отловила и укорила:

– Зачем народ дуришь? На того, кем ты прикидываешься, надо много лет учиться, книги умные читать. Нельзя людей обманывать, некрасиво это.

Ирка с улыбочкой ответила:

– В мою жизнь не лезьте. Ничего обо мне вы не знаете. Я окончила институт психотерапевтов, диплом имею.

Но я ей не поверила. Сейчас любую бумагу купить можно.

Баба Дуся потянулась за очередной конфетой.

– Не зря народ пословицу сложил про яблочко, которое от яблони близехонько падает. Ирка блажить принялась, как Алька. Мать тротуар перед подъездом в розовый цвет покрасила, а дочка… В парадном за лифтом лестница есть, она ведет в подвал. Дом-то старый, давно построен, тогда все к войне с разными странами готовились, бомбоубежища делали. Да не пригодились они. Москвичи, когда фашисты столицу бомбили, все в метро прятались. В мои обязанности входило ту лестницу мыть. Я тогда уборщицей в ЖЭКе работала, раз в три дня подъезд мыла. Один раз прихожу и в дверь носом тюкаюсь. Кто-то вход в подвал блокировал, да так основательно, створка железная, замков тьма. И что выяснилось? Ирка дверь поставила, чтобы из минус первого этажа «черная аура не лезла». Это она так выразилась, на полном серьезе мне заявила: «Дуся, оттуда энергия плохая вытекала, я ее перекрыла». Я поохала, а сама думаю: «Да уж! Алевтина была тю-тю и Ирка у нее ку-ку». А жильцы на голову больные благодарили Иру: «Спасибо, у нас теперь в доме все чисто, мы болеть меньше стали». Во дурдом! Так и стоит подвал запертым, ключи у Ирки.