Монреальский синдром - Франк Тилье

Люси не упускала ни словечка. Шарко решил чуть отпустить леску: если хочешь, чтобы сделка состоялась, требуется порой идти на компромисс.

— Верхушки черепов аккуратно, очень аккуратно, спилены — по всей видимости, медицинским инструментом. Глазные яблоки удалены из орбит, равно как и…

— Мозг…

Он знал. Этот тип, находящийся на расстоянии шести тысяч километров отсюда, в курсе того, что тут делается. Люси, со своей стороны, сопоставила данные следствия с происходящим в фильме: в одном случае — изъятые глазные яблоки, в другом — ритуальные, похоже, надрезы на коже в виде глаза. Она прошептала несколько слов на ухо аналитику. Тот кивнул и спросил в микрофон:

— Как связаны между собой обнаруженные в Нормандии трупы и фильм из коллекции Шпильмана?

— Дети и кролики.

Люси попыталась вспомнить, ничего не вспомнила и отрицательно покачала головой.

— Какие дети и что за кролики? — спросил в трубку Шарко. — Что это значит?

— Дети и кролики — ключ ко всему, с них все началось, и это вам известно.

— Ничего мне не известно! Что с них началось, черт побери?

— Что еще вы можете сказать о телах? Есть ли надежда опознать убитых?

— Нет. Убийца исключил всякую возможность это сделать. Кисти рук отрублены, зубы вырваны. Одно из тел сохранилось лучше, там — на руках и на бедрах — есть места, где кожа частично содрана, причем самой жертвой.

— Понятно уже, по какому пути пойдет следствие?

Шарко попробовал слукавить:

— Об этом лучше спросить у моих коллег. Сам я официально в отпуске и вот-вот отбуду дней на десять в Египет, лечу в Каир.

Люси в бешенстве замахала руками. Шарко подмигнул ей.

— Каир… Значит, вы… Нет, до этого не могло дойти так быстро… Вы… вы — это они…

Разговор оборвался. Шарко кричал в трубку: «Алло! Алло!» — но тщетно, ответом была жутковатая тишина. Люси только что не прилипла к плечу комиссара. Шарко ощущал запах ее духов, влажность кожи, но мужества оттолкнуть женщину у него не хватало.

Всё. Он положил мобильник на стол. Люси, вне себя от ярости, выпрямилась:

— Нет, такого просто не может быть! Это неправда! Ничего себе комиссар — отпуск в Каире! И что же мы теперь будем делать?

Комиссар, заглянув в список принятых звонков, записал в уголке салфетки последний номер, сунул салфетку в карман.

— Мы?

— Да! Вы, я. Каждый исполнит сольную партию или все-таки станем есть из одной кормушки?

— Комиссар не ест из кормушки лейтенанта.

— Прошу вас, комиссар, пожалуйста…

Шарко пригубил пиво: оно прохладное — может, в мозгах прояснится… Положительно, день выдался какой-то особенно насыщенный эмоциями.

— Ладно. Сделаем так. Вы каким-нибудь образом отделаетесь от этого реставратора фильмов и передадите бобину в научную лабораторию, экспертам. Вы подключите к этому делу свою бригаду: пусть ваши ребята, со своей стороны, разберут кино по косточкам. Попросите их и мне прислать копию. Кроме того, пусть они свяжутся с бельгийцами и те проведут обыск в доме Шпильмана. Нам абсолютно необходимо узнать, кто такой этот канадец, который только что не захотел со мной говорить.

Люси кивнула, думая, как бы не рухнуть под свалившейся на нее кучей дел.

— А вы? Вы-то сами — что собираетесь делать?

Шарко минутку поколебался, потом стал рассказывать о полученной от полицейского по имени Махмуд Абд эль-Ааль телеграмме, о трех изувеченных каирских девушках со спиленными, как у этих, во Франции, черепами. Люси глаз с него не сводила, ловила каждое слово, дело все больше и больше ее захватывало.

— Он сказал: «Вы — это они», — добавил Шарко. — И слово «они» подтверждает мою догадку: убийца, которого я ищу, действовал не в одиночку. Был «хирург» — это он так чистенько отпиливал верхушки черепов, и был «палач» — тот орудовал топором.

Комиссар подумал еще немножко, потом протянул Люси свою визитку. Люси ему — свою. Шарко сунул ее карточку в карман, допил пиво и встал.

— До того как наконец лягу, надо еще раздобыть какие-нибудь противомоскитные средства: для меня сказать «я не выношу москитов» — значит ничего не сказать, я их ненавижу больше всего, что ненавижу на этом свете.

Люси изучила визитную карточку Шарко, перевернула ее — с обеих сторон было совершенно пусто.

— Но…

— Найдя кого-то однажды, найдешь его всегда. Держите меня в курсе.

Шарко положил на столик числящуюся в счете сумму — ни сантимом больше, протянул Люси руку, но не дал ей в момент рукопожатия занять привычную позицию, а переместил свой большой палец так, чтобы тот оказался на ее пальце. Люси скрипнула зубами.

— Отличная игра, комиссар! Один — ноль.

— Все называют меня «Шарк», а не «комиссар».

— Простите, но…

— Понимаю, у вас не получится. В таком случае… хорошо, пусть будет «комиссар». Пока.

Он улыбался, но Люси уловила во взгляде темных глаз нового знакомого что-то бесконечно грустное. А тот развернулся и двинулся в сторону бульвара Мажента.

— Комиссар Шарк! — крикнула ему вслед молодая женщина.

Шарко остановился:

— Что?

— Там, в Египте… Берегите себя!

Он кивнул, перешел на другую сторону, исчез за дверью Северного вокзала, а у Люси крутилось в голове одно-единственное слово — «одинокий». Все, что осталось от этой встречи.

Одинокий, чудовищно одинокий человек. И раненый. Как она сама.

Люси снова взглянула на белый прямоугольничек, который так и держала в руке, улыбнулась, положила его на стол и написала по диагонали на одной из девственно чистых сторон: «Франк Шарко, он же Шарк». Легонько погладила пальцами буквы этого имени — звучит твердо, резко, франки были германским племенем… Странный человек… Медленно, по слогам проговорила: «Франк Шар-ко…» Шарк по-английски — акула…

Она положила карточку в бумажник и, в свою очередь, встала. Горячее красное солнце опускалось на столицу Франции и готово было вот-вот поджечь город.

До Лилля ехать и ехать: двести пятьдесят километров. Который уже раз работа в полиции загоняет ее так далеко от семьи, от дома…

Добраться до больницы удалось только к десяти вечера, и, когда Люси вошла в палату, девочка уже спала. Какими стали привычными вся эта стерильная обстановка, медсестры, бесшумно скользящие по коридору, каталки, нагруженные памперсами и бутылочками, потрескивание ламп дневного света… Да и вид матери, которая, устроившись в большом коричневом кресле с подголовником, орудует джойстиком…

Мари Энебель ничуть не походила не только на чью-то бабушку, но даже и на чью-то маму: обесцвеченные прядки коротко острижены и умело взъерошены, одежда — супермодная. Она была в курсе выпускавшихся для детей игровых приставок — всех этих Wii, PlayStation, Nintendo DS, она лихо оперировала словом «гаджет» и могла часами сидеть за какой-нибудь «Большой академией мозга» или каким-нибудь «Зовом долга», либо развивая свои мыслительные способности с помощью хитрых головоломок, либо стараясь прикончить как можно больше врагов. Опасность заразиться интернет-зависимостью в наши дни не имеет возрастных ограничений.