Вечеринка - Ирина Муравьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Руслан был спокоен, в глаза не смотрел. Альберт звал меня «пулеметчицей Анкой». Потом все пошли покурить, я вернулась в купе. Руслан открыл дверь, заглянул.
– Ты жива?
Я стиснула зубы. Он мне подмигнул.
– Партнеры мои! На рожон не полезешь!
К концу дня пошел редкий дождь, за окном поплыл томный запах душистой сирени. На грядках возились какие-то люди. Казалось, наш поезд почти до колен срезал им тела, когда делал изгиб. Торчали лопаты и черные ноги.
Московский вокзал был жестоким, крикливым. Меня охватило волной ругательств, взволнованных окриков и поцелуев. Вокруг обнимались, спешили, прощались, отдельные лица слипались друг с другом, потом их вдруг разъединяло тележкой, которую черный как уголь носильщик толкал и руками, и грудью, и шеей.
Руслан вынес мой небольшой чемодан.
– Тебя до такси проводить? Или встретят?
Резинкина я не ждала. Он ведь думает, что я тороплюсь к нему на самолете. Откуда ему, москвичу при дубленке, машине, квартире и даче, представить, как жить на зарплату с ребенком, который к тому же все время болеет?
– Нет, я на такси доберусь.
– Ну, пошли.
Мы вышли к стоянке.
– Куда тебе ехать?
– В гостиницу «Спутник».
– В гостиницу «Спутник»? Скупой твой мужик! В гостинице «Спутник» – один Казахстан. Приличные люди туда не заходят.
– А мне безразлично, – ответила я.
– Да черт с ним! Ты встретиться хочешь?
И все изменилось, как по волшебству. Он просто спросил, не хочу ли я встретиться, но эта крикливая очередь, люди с их злобными лицами, эти носильщики, снующие между людьми, это небо, нахмуренное и нависшее, лужи с обрывками грязных газет и бутылками – все стало прекрасным, весенним, приветливым, а хрупкий звоночек трамвая коснулся ушей моих, как голосок райской птицы.
– Я очень хочу.
Он слегка покраснел.
– Ну, так уж и «очень»?
– Да. Очень хочу.
Не знаю, откуда взялась эта смелость. Руслан стоял рядом и не уходил. Тогда я слегка подтянулась на цыпочках и поцеловала его прямо в губы.
– Звоню тебе завтра в гостиницу, слышишь? Фамилия как?
– Чья?
– Твоя! Чья еще?
– Гладилина.
– Все! Я запомнил!
– Постой! – Я не представляла, как это сказать.
– Боишься, что он будет рядом? Смешно!
– Нет, я ничего не боюсь. Ничего. Вернее, боюсь, что тебя не увижу.
– Увидишь, не бойся. Конечно, увидишь! Ведь я же тебя не распробовал, Аня.
И он усмехнулся. Такси подкатило.
– Я завтра звоню тебе прямо с утра. Ты с хахалем там не тяни, мало времени.
Я вывернула себе шею: следила за ним, пока он не исчез. Увидела: вот закурил, передернулся, потом посмотрел на часы, поднял плечи. Потом его смыло толпой. Просто смыло.
* * *
Не успела я войти в свой номер, раздался звонок. Резинкин.
– Ну, как добралась? Как вообще все дела? Сейчас подскочу, если не возражаешь.
А мне так хотелось принять душ и лечь!
– Соскучился я, – вдруг признался Резинкин. – Минуты считал!
«Провалился бы ты!» – подумала я вдруг со злостью, но в трубку сказала спокойно:
– Давай приезжай. Мне только помыться сначала. Вся потная.
– Помойся, помойся! – вскричал он с восторгом. – Конечно, помойся! Я не помешаю! Помоемся вместе, я тоже весь потный!
Ура. Ко мне едет Резинкин. Ура. И будет со мной спать на этой кровати. И тело мое должно в лад запульсировать с его потным телом.
Прошел почти час. Резинкин ворвался с огромным букетом. Отбросил букет, а меня облепил горячими, словно блины, поцелуями.
– У-у, радость моя! – бормотал он, целуя. – У-у, ты сибирячка моя, моя радость!
Слюна его была снова соленой.
В постели он так торопился, что снова любовь оказалась недолгой. Резинкин, счастливо вздыхая, накрыл пятерней мою правую грудь. Я чувствовала, как стучит его пульс.
– Ты спать собираешься, Толя? Устал? – и я осторожно сняла его руку.
– А дома что скажут? «Опять, значит, шляешься? И не надоело? Детей постыдись! – Он передразнил незнакомый мне голос. – А ну, раздевайся!»
Я приподнялась:
– Зачем «раздевайся»?
– Зачем? Очень просто! Ей нужно собакой служить на таможне! Она, как собака, должна все обнюхать!
Я расхохоталась до слез.
– Ты смеешься? А мне каково? Я давно бы ушел, но жалко детей. Она их не отдаст!
Он был простодушен, несчастлив, затравлен. Лежал сейчас рядом со мной и, как прежде, слегка шепелявил.
– Тогда собирайся, – сказала я мягко. – Пока ты доедешь, пока то да се…
– Ох, как мне не хочется! Если б ты знала! Сказать тебе правду?
– Конечно, скажи.
– Когда я один жил, я просто летал! Клянусь тебе, Анька! Летал белым лебедем! Мне все бабы нравились, все до одной! И всех я хотел, а теперь…
– А теперь?
– Теперь вот я трахаю всех без разбора, а здесь, знаешь, – пусто! – Резинкин ударил себя по груди. – Я больше любить никого не смогу. Она во мне все поотбила, зараза!
– Но, Толя, меня же ты любишь?
И я улыбнулась, давая понять, что это всего лишь удачная шутка.
– Тебя я люблю. Нет, не так! – Он поправился: – Не то что люблю, я тебе доверяю. С тобой мы друзья, мы ведь выросли вместе. И спать мне с тобой хорошо, и вообще… Короче: ты, Анька, меня не бросай.
– Не брошу, не бойся. И все-таки, зайчик, пора уходить… Зачем на скандал нарываться, подумай!
– Я ей объяснил, что партнеры приехали, и мы идем ужинать. Вроде поверила. Анюта, ты знаешь, такое бывает, что жизнь не мила! Вот и деньги же есть… Да все вообще есть. А ночью проснусь, она лежит рядом. «У-у-у, – думаю, – ведьма!»
И он скорчил рожу. Чтобы не смеяться, я встала, открыла бутылку боржоми.
– Водички налить?
– Да какой там водички! – Тут он спохватился: – А ты ведь голодная! Ведь ты с самолета! О чем же я думаю?
– Я ела! Ну, честное слово! И кто на ночь ест?
– Я ем. – Мой любовник понурился. – Вот доктор сказал: не хватает чего-то. Не помню, чего, но мозгам нужен сахар. Проснусь часа в два, посмотрю на нее и сразу на кухню. Беру в холодильнике торт и сжираю. Еще и коробку всю вылижу, во как!
Я все-таки расхохоталась. Резинкин слегка улыбнулся.