Диктатор - Сергей Снегов

— Слушаюсь! — Полковник повернулся к двери.

Но ещё до того, как он вышел, в зал стал входить вооружённый отряд. Впереди вышагивал Варелла, среди других я увидел сержанта Серова и Сербина. Отряд прошёл к столу правительства, за каждым министром встал солдат с ручным резонатором, за спинами Маруцзяна и маршала встали по двое. Всё совершалось в мёртвом молчании зала. Маршал, совладав с ошеломлением, вскочил и заорал на Вареллу, остановившегося за его спиной:

— Кто такие? По какому праву? Вон отсюда! Под арест! Я маршал, и я приказываю!..

Варелла правой рукой прижал к груди маршала ручной резонатор, а левой сорвал с него один за другим оба пышных погона.

— Ты уже не маршал, а старый дурак! Садись и помолчи! Не то одно нажатие кнопки — и будешь крутиться на полу!

Маршал хорошо знал, как действуют резонаторы. Он опустился на стул и обхватил лицо обеими руками. Плечи его, освобождённые от эмблемы высокой власти, судорожно тряслись. Старый воин молчаливыми слезами оплакивал своё унижение. Гамов спокойно спросил:

— Маруцзян, вам ясна ситуация?

Главе правительства понадобилась почти минута, чтобы справиться со вдруг отказавшим голосом. Выдержки и собственного достоинства у него было гораздо больше, чем у маршала. Он ответил Гамову таким же спокойным голосом:

— Устроили путч! А что дальше, разрешите узнать?

— Дальше вы откажетесь от поста главы государства. И не просто откажетесь, а передадите мне этот пост.

— Что будет потом? Вручите меня суду, как делают это узурпаторы с побеждёнными противниками? Предъявите обвинения в измене и прочих провинах, которые с усердием высосете из своих пальцев?

— Что будет с вами, зависит от вас, Маруцзян. Если без лишнего шума откажетесь от власти, обещаю суда над вами не устраивать.

Маруцзян обвёл глазами зал. Все безмолвно сидели на своих местах. Он обернулся на двух солдат, каменно возвышавшихся за его спиной. На его скуластом лице обрисовалась злая улыбка.

— Нет, полковник Гамов, не дам я вам радости лёгкой передачи власти. Захватывайте её насильно, а меня отдавайте под суд. На суде я выскажу всё, что знаю о вас и ещё к тому времени узнаю. Посмотрим, удастся ли вам обосновать на открытом процессе идиотские измышления.

Тогда рядом со мной поднялся Пеано и пошёл к столу правительства, вынимая из кармана самое страшное оружие ближнего боя — точно такой же импульсатор, из какого Гонсалес располосовал Мордасова. Снова страшно побелев, Маруцзян непроизвольно приподнялся. Пеано остановился перед Маруцзяном.

— Дядюшка, вы меня знаете, и я вас знаю. Вы соображаете очень быстро, и поэтому я вам даю ровно одну минуту, чтобы принять все условия полковника. Если на исходе этой минуты мы не услышим ваше громкое «да», я развалю вас на четыре куска. И сделаю это с удовольствием, можете мне поверить.

— Негодяй, ах, какой негодяй! — прошипел Маруцзян. — Ты всё это подстроил, я знаю! Какой же я дурак, что отправил тебя на фронт, а не засадил в тюрьму, как надо было.

— Полминуты прошло, — зловеще предупредил Пеано и стал поднимать импульсатор. — Считаю медленно. Один, два, три…

— Да, да, да! — истерически прокричал Маруцзян. — На всё — да! На все ваши проклятые условия — да! Опусти импульсатор, Альберт!

Пеано спрятал импульсатор и не спеша пошёл на своё место.

— Теперь остаётся зачитать перед стереокамерой отречение от власти, — сказал Гамов.

В глазах Маруцзяна засветилась надежда. Он всегда умел ловко находить неожиданные ходы в сложных ситуациях. Не подарит ли ему судьба и сейчас такую спасительную возможность?

— Мне нужно время обдумать текст отречения…

— Отречение уже написано. Вудворт, подайте его.

Вудворт вышел из-за второго стола, где сидел, и вручил Маруцзяну текст. Ненависть исказила маловыразительное лицо Маруцзяна.

— И вы, Джон, — сказал он горько. — Так умри же, Артур Маруцзян, величайший из лидеров славной партии максималистов!

— Никто не требует вашей смерти, — заметил Гамов. — Отречение от власти ещё не смерть.

— Говорю фигурально! — огрызнулся Маруцзян. — Я так полагался на его верность, столько добра ему делал. А он предаёт меня!

— Не предаю, а перехожу в стан тех, кто может стать спасителем нашей страны, которую вы довели до упадка и опустошения, — чопорно сказал Вудворт.

Маруцзян зло махнул на него рукой и погрузился в текст.

— Сильно, сильно! — сказал он, — но раз уж я объявил «да»… Теперь немного отдохнём и поедем на стерео.

— Стереооператоры уже здесь, — сказал Вудворт.

Если бы взглядом можно было жечь, то от взгляда, какой метнул в Вудворта Маруцзян, тот вспыхнул бы, как щепка, вымоченная в бензине.

Стереооператоры вкатили в зал свою аппаратуру. Маруцзян встал перед камерой. Пеано негромко сказал:

— И, пожалуйста, дядюшка, никаких иронических или трагических интонаций, неадекватных тексту ухмылок и прочего, на что вы были так искусны в своих речах. Не отягчайте своё дальнейшее существование, дядя!

Маруцзян не удостоил племянника ни репликой, ни взглядом. Он и без указаний со стороны понимал, что не стоит отягчать своё существование. И он внятным спокойным голосом известил страну, что ради активизации военных действий, ради наведения порядка в тылу, ради повышения жизненного уровня населения он решил сложить со своих усталых плеч верховную власть и вручить её более молодому, более энергичному, более удачливому вождю. Отныне главой правительства он объявляет беспартийного полковника Алексея Гамова.

Стереооператоры перевели камеру с Маруцзяна на Гамова. Если кто-нибудь из нас и ожидал, что Гамов произнесёт первую их тех ярких речей, какими он впоследствии часто полонил слушателей, то он ошибся. Гамов сухо и кратко информировал страну, что власть принял, что будет срочно изучать обстановку и после этого объявит состав своего правительства и программу действий.

Я приказал увести Маруцзяна и его министров. Когда мимо меня проплелся — его поддерживал под руку всё тот же Варелла — пошатывающийся маршал, я услышал его горестное бормотание:

— Я же дал указание, чтобы получилось… Почему не получилось?..

Мне показалось, что маршал совсем спятил со своего не очень обширного умишки. Будущее показало, что ошибся.

Ко мне подошёл Гамов. Он вовсе не выглядел радостным. После удачного захвата власти новые правители, так мне представлялось, должны демонстрировать если не ликование, то удовлетворение. Возможно, впрочем, что Гамов уже был всеми мыслями в трудном будущем.

— Эс швиндельт, — сказал он непонятно и пояснил: — Голова кружится! Такой скачок в неизвестное! — Он протянул мне руку. — Спасибо, Семипалов! Не знаю, что вышло бы из нашего заговора, если бы не вы!