Избранное - Александру Влахуцэ

орет на нее. Она была красивая девушка и умела защитить свою красоту, сохранить чистым свое молодое тело. Клок волос из бороды Дубины принесла она домой два года назад, когда он пытался овладеть ею на опушке леса, где заставил жать ее одну. Она боролась с ним с силой молодого парня; билась в его руках, как зверь, и не далась; убежала вся исцарапанная, избитая, покрытая синяками, но честная.

Ребенок шевельнулся в ней — и все воспоминания сразу погасли, будто на дрожащую струну положили руку. Голова разламывалась от завывания машин; острые, колющие боли резали бедра; страшной тяжестью, от плеч до лодыжек, налилось ее тело. Она открыла рот и с силой втянула в себя горячий, пыльный воздух.

Опять послышался гром, на этот раз ближе.

«Дай боже ливня!»

— Кто это закричал?

Все застыли на месте. Это был крик раненого животного, вопль, от которого леденеет сердце.

— Несчастная!

— Да что случилось?

— Ты что, не видела? Дубина пнул ее ногой в живот. Как бьется, бедненькая! Пропади он пропадом, окаянный!

Женщины поспешили поднять ее. Иляна стонала, посинев от боли, безумные, страшные глаза ее блуждали по сторонам.

— Боже мой! Господин Костаки, как мог ты ударить ее в живот? Что, если выкинет?..

— Я ей другого сделаю…

И Дубина оскалил свои широкие желтые зубы в отвратительной, звериной усмешке. Потом заорал, размахивая хлыстом:

— Ну, нечего здесь толкаться. Уберите ее отсюда. Знаю я это женское притворство. Принимайтесь за дело! Нет времени с ней возиться! Живей, пока дождь не захватил! А ну! А не то плетью вас огрею!

Две женщины оттащили Иляну и уложили ее за стогом, на солому. Какой-то мальчуган плел себе там венок из ржаных колосьев.

— Ионел, милый, беги скорее в усадьбу да скажи Маргиоале, чтоб скорей шла сюда: дочь заболела…

Мать Иляны стирала белье на помещичьем дворе.

Небо покрылось тучами. Надвинувшись словно исполинский занавес, проливной дождь хлынул на спаленное жнивье.

Дубина вне себя метался туда и сюда, обжигая ударами хлыста всякого, кто попадался ему по пути, и орал, как сумасшедший:

— Накрывайте зерно брезентом!

Люди, потерявшие голову, ослепленные дождем, наталкивались друг на друга. В этой суматохе Маргиоала, мать Иляны, тревожно допытывалась: «Где же моя дочь? Где моя дочь?» Но никто ее не слышал и не отвечал ей.

Ночью, в страшных муках, Иляна родила уродца со сплющенным черепом.

Две недели голосила она: «Дайте мне моего ребеночка, моего птенчика! Так бы его и зацеловала, красавчика моего!»

1899

Перевела Е. Покрамович.

МОГЫЛДЯ

Мы учились вместе с ним в начальной школе. Я его недолюбливал, потому что у него было злое лицо. Вдобавок он, всякий раз как мы встречались глазами, корчил мне страшные рожи. Поэтому я очень обрадовался, увидав однажды, как господин учитель Удря схватил его за уши и растянул на парте. Ужасное это было наказание! Провинившегося клали ничком на парту, один классный староста держал его за шею, другой за ноги, а господин учитель сек розгами ему… спину, чтобы загнать ум в голову, Порой вопли несчастного ребенка приводили господина учителя в бешенство. Розги ломались одна за другой, а это, понятно… еще больше его разъяряло.

— Камбур! Принесешь мне завтра штук двадцать хороших розог! Чтобы я больше не видел этой соломы, а не то, смотри ты у меня, уши оборву! Ясно?

И на следующий день «колобок» Камбураки, сын бондаря из Поду-Верде, приносил на спине вязанку свежих розог.

Озорные, прямо-таки бесовские глаза были у Могылди, а головой он то и дело вертел, как хорек, — ни минуты, бывало, не просидит спокойно. Школьники прозвали его Бесенком. Я никак не мог догадаться, куда это Могылдя исчезает во время перемен: всякий раз он выскакивал за ворота со своими товарищами, а возвращались они с видом таинственным и лукавым. Я знал, что отец Могылди — переплетчик и живут они напротив школы. Я слышал также, что у Бесенка собственная лавочка у входа в погреб. С самого начала я смотрел на этого мальчика с какой-то робостью, он это заметил и естественно стал относиться ко мне свысока. Между нами возникла неприязнь, мы все больше озлоблялись друг на друга и втихомолку сжимали под партой кулаки в ожидании того дня, когда померимся силами на холме Цугуят.

Я почему-то побаивался Могылди, хотя был и выше его ростом; мне казалось, что он может меня обидеть и унизить в глазах товарищей. Но в один прекрасный день я одержал победу. Даже и сейчас при воспоминании о ней я испытываю гордость.

Господин учитель Удря рассказал нам о том, как Иисуса схватили в Гефсиманском саду.

— Кто из вас может рассказать своими словами?

На минуту в классе воцарилось молчание. На дворе стояла весна; мальчики смотрели на видневшееся в окне старое абрикосовое дерево, которое в этом году расцвело раньше времени.

— Разрешите мне…

Я поднял два пальца и встал. Но как билось у меня сердце!

— Говори!

Господин учитель со скучающим видом облокотился на стол; староста первой скамейки взглянул на меня с ненавистью. Я откашлялся и начал…

Видно, я рассказал хорошо, потому что господин учитель Удря вдруг поднял голову, и, услыхав от него: «Браво малыш!», я покраснел до ушей.

— Ну, а теперь расскажи ты, Тэбыркэ!

Скажу без ложной скромности, его рассказ не выдерживал сравнения с моим!

— Убирайся отсюда, осел! И захвати свое барахло, тупица! Садись, малыш, на его место!.. Так! Только смотри веди себя примерно.

Значит, теперь я староста седьмой парты! Немало радостей выпало с тех пор на мою долю, много сильных волнующих переживаний принес мне бурный поток жизни, но таким счастливым и гордым, как в тот день, я не чувствовал себя никогда.

Уложив книги и тетради в парту, я незаметно повернул голову и пересчитал своих подчиненных: их было восемь. Я пригляделся повнимательнее: да, на конце парты, который называют «хвостом» — сами знаете почему, — сидел он — смуглый малыш Могылдя. Но на этот раз он и не думал строить мне рожу.

Мне казалось, что прошел целый год, пока зазвенел колокольчик.

Итак, Бесенок у меня в подчинении: утром и вечером я выслушивал его, я проверял его тетради, я ставил ему отметки по учебе и поведению в дневнике, написанном дедом Петраки такими красивыми готическими буквами, каких мне больше никогда не доводилось видеть. Учиться во втором классе начальной школы да еще держать в подчинении восемь учеников! Мне думается, было чем гордиться. Можете себе представить, как я был оскорблен, когда однажды какой-то негодяй, уличный продавец