Вольтер и его книга о Петре Великом - Евгений Францевич Шмурло

город был готов. Это была куча простых хижин с двумя кирпичными домами, да вал вокруг; но это было именно то, что требовалось в ту пору; настойчивость и время доделали остальное. Не прошло и полугода с основания Петербурга, как голландский корабль появился там с товарами; хозяин судна получил награду, и вскоре голландцы проложили путь к Петербургу.

Описание Полтавского боя – а уж не его ли бы рассказать как следует в книге, посвященной Петру Великому? – «История России» тоже излагает короче, бледнее. Неудача с отрядом генерала Крейца, давшая Петру возможность оправиться от первого удара шведских драгун и, в свою очередь, перейти в наступление; движение Меншикова, отрезавшего шведский фронт от его тыла, – то и другое там совсем опущено. Что общий бой велся в два приема; что «в 9 часов утра он возобновился» – это мы узнаем тоже только из «Истории Карла XII». Вообще не мало деталей, делающих знаменитый день Полтавского боя достоянием сколько шведской, столь же, если не больше, русской истории, во втором сочинении не нашло себе места; даже характерный тост царя за шведов, своих «учителей», урезан, и совсем нет фразы Петра: «Где брат мой Карл?» Не поставив (основательно) Карла во втором сочинении на центральное место, Вольтер не сумел сделать центральной фигурой Полтавского боя и русского царя (246–253, 506–507).

Вообще можно указать немало эпизодов, непосредственно относящихся к теме новой книги, а между тем они или совершенно опущены, или переданы, сравнительно с прежним, настолько сжато, что от живого, яркого факта остался лишь мертвый остов, одна цифра или сухой перечень.

Так, «История России» совершенно игнорирует вред, нанесенный Литве русскими войсками, – то, что от них населению досталось еще тяжелее, чем от шведов (188 и 482); игнорирует двоедушие Августа Польского по отношению к России, после заключения Альтранштадтского мира (217 и 492); помощь, оказанную цесарем царю посылкой ему немецких офицеров; медали, выбитые в память победы под Калишем (494); ничего не сказано там про опасность, грозившую русскому отряду, по переходе его через германскую границу, попасть в шведские руки (227), о прошлом Мазепы и причинах его разлада с царем (237 и 498); о затруднениях, на какие наткнулся отряд Лагеркрона, попав в болота (238); о том, как царь подготовлял Полтавскую победу, вызывая медленное, но верное таяние шведской армии (242); о временном влиянии Петра в Константинополе, после Полтавы (280), о мотивах, выставленных Карлом XII, в целях побудить Оттоманскую Порту объявить России войну (263); о влиянии русских послов в Константинополе на решение турецкого правительства выслать Карла из пределов турецких (288).

Вот к чему привела автора боязнь «повторений» и намерение новой книгой «дополнить» прежнюю!

К страницам, сравнительно с книгой о Карле, написанным более бледно и вяло, притом изложенным значительно более сжато, следует отнести: описание взятия Нарвы в 1704 г. (210 и 486); движение Карла на Смоленск и неожиданный поворот его на юг, в Украйну (236 и 498); рассказ о Паткуле (219–222 и 492, 493); о попытках Петра дать Польше нового короля, взамен Августа и Станислава (223 и 494). Прежнее живое описание битвы при Лесной тоже сведено теперь к сухому изложению в десяток строк; тревожная, никогда не покидавшая Вольтера мысль – как бы не повториться, помешала ему, при всей его любви к «анекдотам» как одному из литературных приемов для «оживления» рассказа, напомнить о приказе Петра перед боем: «Стрелять в каждого, показавшего тыл, будь это сам я» (239–240 и 500). Во второй своей книге автор, конечно, не мог совершенно умолчать о том, какой вред нанесла шведам суровая зима 1708–1709 г., но ограничился именно только упоминанием, не повторив прежнего рассказа (241 и 502). Та же боязнь повторения сказалась и на описании московских торжеств по случаю Полтавской победы: не располагая новыми данными, Вольтер пренебрег прежней, более или менее живой картиной и удовольствовался простым указанием на порядок, в каком проходили участники процессии под триумфальной аркой (266–267 и 512).

А между тем первоначально у него было благое намерение дать отчетливую картину торжественного вступления войск[351].

Много лучше вышло описание Гангутского боя (324 и 552–554). Новое внес Вольтер, говоря о борьбе за Гродно в феврале 1708 г. (233 и 496), о запорожцах (243 и 503–504), о Прутском походе (273–280 и 517–532) и о Герце (336–347 и 547–550, 559, 563–565, 570, 607–609).

Как видим, недостатков у книги не мало, а ниже будут указаны, особо, еще и другие – фактические ошибки; однако закрывать положительных ее сторон они не должны. Сочинение Вольтера уже при самом выходе в свет нашло суровых критиков. Похвалы Дидро перемешаны с серьезным осуждением; «есть прекрасные страницы, – говорит он, – напоминающие Тацита, например, глава о стрелецком бунте; но описание России банально; автор выступает в нем с претензией на знание естественной истории. История самого царя читается с удовольствием, но когда потом задаешься вопросом: “Что в этой истории показали мне яркого и выдающегося? Что осталось у меня по прочтении? Какая глубокая, содержательная мысль запала мне в душу?” – quel grand tableau ai-je vu? quelle réflexion profonde me reste-t-il? – не знаешь, что ответить. Французский писатель едва ли поднялся до уровня русского законодателя. Однако, если бы все газеты писались так, как написана эта книга, я не желал бы потерять ни одного номера» (XVI, 372).

В этом отзыве много справедливого; но оценка исторического труда не должна быть абсолютной – необходимо всегда иметь в виду обстановку и условия его составления. После тяжеловесных сочинений, вроде истории Катифоро, выдумок и несогласованностей Нестесурраноя и Мовильона, пошлых басен и обвинений Ламберти, «История России при Петре Великом» была первым трудом, в основу которого положены были документальные данные; она вводила в литературу немало новых сведений, устраняя прежние, подчас прямо фантастические; написанная легко, принадлежа перу знаменитого писателя, она и читалась охотно, нашла многочисленный круг читателей и тем самым (пускай хотя бы только на веру) вкореняла в сознание западноевропейской публики представление о высокой цивилизаторской роли русского царя, о праве России войти в семью европейских народов. Дидро справедливо сказал, что история царя читается с удовольствием. Если майские дни 1682 г. напомнили ему Тацита, то, по описанию и построению, еще выше катастрофа на Пруте, Персидский поход; страницы, посвященные деятельности Герца, его «заговору», выяснили, можно сказать, впервые, особенно если добавить к ним сказанное раньше в биографии Карла XII, до какой высокой степени дошло влияние России на международную жизнь Европы в последние годы Северной войны; наконец, сказать, что безусловная власть над русской церковью (maître absolu) еще не делала Петра ее Главою (chef de l’église