Оттенки зла - Эндрю Уилсон

Я прокралась к комоду, на котором все еще были разложены вещи Говарда Винниата: лосьон для волос, авторучка, чернила, набор щеток и гребней, небольшая фляжка, несколько абсолютно неизвестных мне романов и несколько блокнотов. Я просмотрела их, но страницы во всех были чистыми, ожидавшими, когда Винниат заполнит их описанием чужой жизни. Теперь они ожидали этого напрасно – что, возможно, было к лучшему, подумала я. Я порылась в ящиках комода, но мне попадались только носки и нижнее белье, и я чувствовала себя при этом такой же ищейкой, как те, что преследовали меня в конце прошлого года. Я напоминала себе, что делаю это не ради удовлетворения извращенной страсти публики к развлечениям, а с целью решить загадку убийства невинного человека.

В углу я заметила полураскрытый кожаный портфель. Внутри было несколько порядком помятых литературных журналов, накрахмаленные носовые платки, галстуки, переплетенные, как клубок змей, – и он, черный блокнот. Я начала листать его, но вдруг услышала шум за дверью, дверная ручка поворачивалась. В комнате стоял такой же большой гардероб, как и у меня в номере, и я, не имея времени на раздумья, юркнула внутрь шкафа. Тонкие ткани платьев Дейзи гладили меня по лицу; я опустилась на корточки и подтянула колени к груди. Залезая в шкаф, я успела в последнюю секунду вытащить из замка маленький ключ и теперь могла смотреть через крохотную дырочку замка.

Кто-то зашел в комнату и начал тихо напевать. Мне была видна только нижняя часть темного мужского костюма. Костюм подошел к кровати, на которой лежала Дейзи. По всей вероятности, костюм был на докторе Тренкеле. Врач постоял около кровати минуту-другую и, обогнув ее, опять направился к двери. Послышался звук запираемого замка. Что он задумал? Может быть, он заметил, как я пряталась в шкафу? Или у него на уме что-то недоброе?

Доктор прошел мимо шкафа, последовала минута тишины, затем он опять замурлыкал какой-то мотив. На этот раз я узнала мелодию популярной песенки, но не могла вспомнить ее названия. Мурлыканье стало громче, а через замочную скважину не было видно ничего, кроме сплошной черноты. Тренкель стоял перед гардеробом в нескольких дюймах от меня, нас разделяла лишь тонкая дверца. Я задержала дыхание, но вскоре испугалась, что задохнусь. И когда мне уже казалось, что это вот-вот произойдет, доктор отошел от гардероба к постели. Я с облегчением стала громко дышать, прикрыв рот платьем Дейзи.

В эту минуту я с испугом увидела, что Тренкель прикрыл лицо Дейзи ладонью. «О господи, – подумала я. – Только этого не хватало!» Если бы он начал вытворять со спящей женщиной что-либо неподобающее, мне пришлось бы раскрыть свое присутствие и остановить его. Но как я объяснила бы тот факт, что вторглась в чужой номер и спряталась в шкафу? Однако тогда я над этим не раздумывала, стремясь лишь остановить надругательство над беспомощной женщиной. Я уже хотела распахнуть дверцы шкафа, но Тренкель направился к туалетному столику. Открыв шкатулку с женскими украшениями, он достал кольцо и что-то вроде брошки, повертел их в руках, затем вытащил из шкатулки нить жемчуга и отошел с ней к лампе в углу, чтобы как следует рассмотреть. Затем он вернулся к туалетному столику, закрыл шкатулку, а жемчуг сунул во внутренний карман пиджака. После этого он еще раз проверил, спит ли миссис Винниат, подошел к двери, отпер ее и вышел в коридор.

Минуту подождав, я с шумом выдохнула и выбралась из шкафа. Проверив, не навредил ли Тренкель Дейзи, я заглянула в шкатулку, набитую ценными украшениями, и опять подошла к портфелю. Я взяла блокнот, который, судя по всему, был заполнен записями Винниата, и выскользнула из комнаты.

Я послала записку миссис Брендел и мисс Харт, написав, что внезапно устала после всех дневных событий и решила лечь спать. Шарлотта с Розалиндой уже спали, и ничто не мешало мне заняться чтением записей Винниата. Записи в этом блокноте были не самыми последними и заканчивались высадкой на Гран-Канарию. В основном они были сделаны во время плавания на «Джелрии».

Писал Винниат четким убористым почерком; среди всего прочего я увидела и свое имя. Это были мои разговоры с миссис Брендел, снабженные ремарками Винниата: «Несомненно, пользуется успехом, но пишет вещи низшего сорта»; «Кажется, этот прославленный детектив-бельгиец – ее выдумка, но она создает лишь клише и типы». Еще одна запись заставила меня улыбнуться: «Довольно привлекательная женщина, но с обывательскими вкусами»; и приписка внизу: «И это неудивительно, так как она родом из Торки». Чем ему не угодил Торки? Мне стало обидно за родной город. Он привлекал в свое время членов королевских семей, там бывали видные общественные фигуры, художники и артисты, в том числе и Оскар Уайльд. Генри Джеймс и Редьярд Киплинг приходили на чай в дом моих родителей. В городе происходило множество интересных событий, о которых Винниат не имел понятия, – разводы, растраты, даже одно убийство. Хотя у Винниата были друзья в богемных кругах, сам он оказался очень ограниченным человеком.

Как бы то ни было, он не поленился подробно записать разговоры самых разных пассажиров «Джелрии», включая тех, с кем я ни разу не встречалась, а также членов команды, о существовании которых я даже не подозревала. Здесь были интервью с механиками, поварами, кочегарами, официантами и коридорными, представляющие собой стоп-кадры жизни неизвестных мне людей. Каким образом из всего этого могла получиться книга – одному Богу известно. Я очень сомневалась, что какое-либо издательство возьмется публиковать ее, но, возможно, Винниат, располагавший значительными средствами жены, собирался взять все расходы на себя. Я читала почти до утра и узнала много интересного о том, что происходило на «Джелрии». Особый интерес для меня представляли разговоры о случаях смерти на судах, спровоцированные самоубийством Джины Тревельян. Один член команды поведал Винниату историю о том, как в пустом бассейне нашли труп стюарда. Скотленд-Ярд подозревал, что дело нечисто, и отдал распоряжение заморозить тело в холодильнике, но оно могло примерзнуть к полу, поэтому надо было переворачивать его каждые двенадцать часов. Боцман объяснил, как происходят похороны в море. Обычно тело помещают в парусиновый мешок, который зашивают, а чтобы тело не переворачивалось, последним стежком к парусине пришивают нос умершего. Перед похоронами тело оборачивают флагом; время и место захоронения заносят в судовой журнал.

Было в блокноте и описание работы судового фотографа, устраивавшего лабораторию в туалетах, прачечных или сушильных помещениях. Случалось, что из обоих кранов вдруг начинала течь горячая вода, негативы покрывались сетчатым узором и никуда больше не годились. Чтобы эмульсионный слой не слез с пленки окончательно, ее надо было промыть очень холодной водой.

Я прочитала рассказы официантов, экономов и носильщиков, в том числе тех двоих, погружавших багаж Гая Тревельяна на судно. Винниат написал, что их лица покраснели, как свекла, – слишком избитая метафора для писателя, мнившего себя зачинателем нового направления в литературе. Один офицер сообщил, что при достижении тропических широт команда сменит синюю форму на белую.

Все эти сообщения представляли определенный интерес, но не выявляли чьего-либо желания убить Винниата. Я подозревала, что мотивы убийства могли бы подсказать записи, сделанные в последнем блокноте, который убийца наверняка взял с собой. Например, Винниат мог написать или просто увидеть что-то, указывавшее на виновность Гренвилла в убийстве Дугласа Грина. Или их связывало давнее знакомство? Возможно, Винниат держал Гренвилла на крючке и освободиться от этой зависимости можно было только путем убийства?