Хождение в Кадис - Яков Шехтер

интересовал только засов, она резко задвинула его и, шлепая ступнями, вернулась к кадушке, а Сантьяго поспешил ретироваться к себе в комнату.

Он порядочно замерз, стоя на холодном полу, и, забравшись под одеяло, еще хранившее остатки его тепла, быстро согрелся и незаметно заснул.

Утром ночное происшествие показалось ему дурным кошмаром. За завтраком он внимательно рассматривал Росенду, но та вела себя как ни в чем не бывало. Сантьяго поразмышлял немного, что должна была обозначать ее странная борьба с дрововозом и почему Росенда так сильно на него разозлилась, но ничего не сообразил. Случившееся пока еще лежало вне круга его понимания.

Прошло несколько дней, и Росенду заменила новая служанка, расторопная, веселая андалузка с черными жгучими глазами и волосами, напоминавшими цветом солому. Все у нее под руками горело, управлялась она куда быстрее Росенды и на любой вопрос отвечала мгновенно и многосложно. Сантьяго не придал никакого значения смене служанок, он думал о другом и занят был иным. Прислуга представлялась ему чем-то вроде мебели или одежды. Есть у рубашки кружева на запястьях или нет, стоит ли обращать внимание на такую несущественную подробность?

В последнее воскресенье перед отъездом родители не взяли его и Фердинанда на молитву. Сантьяго не любил часовню Алонги. После великолепия Кадисского собора она казалась сумрачной и полупустой, а низкорослый падре, с выпуклыми серыми глазами и выпирающим животом, говорил долго и муторно. Обрадовавшись неожиданной свободе, Сантьяго и Ферди провели два часа в играх и бестолковой беготне по дому.

Далекие удары барабана застигли братьев в комнатах верхнего этажа.

– Что происходит? – удивленно спросил Ферди.

– Наверное, в деревне какой-то праздник, – предположил Сантьяго. Братья помчались к окну, выходящему на Алонгу, распахнули его настежь и принялись таращиться изо всех сил, пытаясь разглядеть, что же происходит в деревне.

Через окно хорошо была видна белая башня церкви, выгоревшая листва деревьев вдоль дороги, соединяющей их дом с базарной площадью, темно-коричневые крыши домов.

– Смотри, пожар! – закричал Ферди, указывая на жирные клубы черного дыма. Дым поднимался над площадью, и братья решили, что, по всей видимости, загорелась одна из многочисленных лавочек. Затем до их слуха донесся отдаленный, но все же хорошо различимый вопль. Кричали истошно, заходясь, но кто, мужчина или женщина, различить было невозможно.

– Только у родителей не спрашивай, – строго наказал Сантьяго младшему брату, закрывая плотнее окно. – Они и сами не скажут, и прислуге запретят говорить. Сделаем вид, будто ничего не знаем, а я потом постараюсь потихоньку выведать.

Ферди сделал серьезную физиономию и важно кивнул. Весь его вид говорил: можешь на меня положиться. И тем не менее не успели родители войти в дом, как он кинулся к матери и жарко зашептал, прижимаясь лицом к шелковому подолу ее платья:

– Мам, мама, расскажи, только так, чтобы папа не знал.

– О чем рассказать? – с удивлением спросила мать.

– Тсс, – Ферди приложил пальчик к губам, но отец, уже обративший внимание на гримасы сына, повелительно спросил:

– О чем ты шепчешь, Фердинанд?

– Ни о чем, – делано улыбнулась сеньора Тереза. – Так, глупости всякие.

– Пора взрослеть, – гранд де Мена неодобрительно покачал головой.

– Бог с тобой, Мигель, – воскликнула сеньора Тереза, – ему только шесть лет!

Гранд не ответил и молча двинулся вглубь дома. Мать, потрепав Ферди по щеке, пошла вслед за ним, переодеваться к воскресному обеду.

Сантьяго прекрасно расслышал весь разговор и, когда за родителями затворились двери спален, выдал Ферди хорошенького леща. Тот заверещал, завыл точно подстреленный, и Сантьяго пришлось срочно ретироваться на кухню.

Андалузская служанка стояла спиной к входу и, рыдая, разговаривала с кухаркой. Та из-за приступа подагры не смогла пойти на воскресную мессу и сейчас слушала служанку с расширенными глазами. Обе были настолько увлечены разговором, что не заметили появления Сантьяго.

– О, пречистая дева, как она кричала! И как долго! – причитала андалузка. – Наверное, огонь был небольшим, и вместо того чтобы сгореть, она поджаривалась, точно барашек на вертеле.

– Так ей и надо, ведьме проклятой, – отрезала кухарка. – Мы же не знаем, сколько несчастий она причинила простым людям своим колдовством. Уж если святые отцы решились на такую меру, можешь быть уверена, есть за что!

– Никогда не поверю, что Росенда ведьма! Столь праведную католичку надо еще поискать!

– Она и тут, поди, чары свои распускала, – сурово продолжила кухарка. – Люди говорят, созналась во всем твоя Росенда и раскаялась перед смертью.

– Под пытками она созналась! – жарко возразила андалузка. – Ей пальцы на ногах раздробили, бедняжка даже на костер не смогла подняться. Привезли на тележке, палач на руках ее к столбу отнес и привязал, чтоб не упала. Когда тебе пыточный сапог на ногу надевают, в чем угодно сознаешься!

Кухарка наконец заметила Сантьяго и жестом остановила андалузку, но мальчик уже все понял. Ночная сцена месячной давности всплыла перед глазами, грозное обещание дрововоза, исчезновение Росенды и рассказ служанки соединились в единую цепь. Сантьяго выскочил из кухни и помчался к отцу.

Тот, уже готовый к обеду, стоял перед спальней жены, дожидаясь ее выхода, чтобы вместе проследовать в столовую.

– Отец! – воскликнул Сантьяго. – Росенду оговорили. Она не ведьма!

– Откуда тебе известно про Росенду? – холодно осведомился отец.

И Сантьяго рассказал о подсмотренной им сцене. Стыдясь признаться в том, что подсматривал за обнаженной женщиной, он представил дело так, будто Росенда только готовилась к купанию и поэтому оставалась одетой.

Отец внимательно выслушал, поглаживая аккуратно подстриженную бородку. Затем принялся расспрашивать мальчика. Вопросы очень походили один на другой, и Сантьяго недоумевал, для чего отец их задает. Неужели он такой непонятливый? Но гранд де Мена спрашивал и спрашивал, пока из дверей не показалась сеньора Тереза.

– Хорошо, Сантьяго, – сказал он сыну, беря под руку жену, – после обеда продолжим.

Воскресная трапеза длилась, по своему обыкновению, более часа. Сантьяго терялся в догадках, о чем еще хочет расспросить его отец. Сеньора Тереза заметила настроение сына и несколько раз беспокойным шепотом что-то спрашивала у гранда, однако тот на все ее вопросы лишь отрицательно покачивал головой.

После обеда отец отвел Сантьяго в кабинет и снова принялся задавать те же вопросы. Много лет спустя, в школе офицеров, изучая правила допроса пленных, Сантьяго понял, какую цель он преследовал.

Правила предписывали множество раз спрашивать пленного об одном и том же. Усталость и монотонность сбивали с толку, и на каком-то этапе допрашиваемый обязательно утрачивал бдительность. Ложь забывается, только правду невозможно перепутать, и ее пленный будет безошибочно повторять, сколько ни расспрашивай.

– Насколько я понимаю, – сказал отец, завершив расспросы, – ты уже знаешь о том, что произошло сегодня на базарной