Очерки по истории Смуты в Московском государстве XVI— XVII вв. Опыт изучения общественного строя и сословных отношений в Смутное время - Сергей Федорович Платонов

ли не большинство помещиков обрабатывало землю личным трудом. Вряд ли такое отношение было благоприятным для помещиков в XVI веке, когда на Поле только что возникали и устраивались города и шла усиленная вербовка в их гарнизоны ратных людей. На помещичью пашню здесь едва ли охотно садились люди, приходившие на украйну искать землиц: им лучше было сесть на свою служилую землю, если не удавалось просто «погулять на поле» или «показаковать». Крупного монастырского или боярского землевладения на Поле в XVI веке не видим; здесь господствует мелкопоместное хозяйство и есть только одна крупная запашка – на «государевой десятинной пашне», которую пахали по наряду, сверх своей собственной, все мелкие ратные люди из городов. Эта пашня была заведена для пополнения казенных житниц, из которых хлеб расходовался на разнообразные нужды. Им довольствовали тех гарнизонных людей, которые не имели своего хозяйства и состояли в гарнизоне временно, «по годом». Казенный хлеб посылали, далее, в новые города, военное население которых еще не успело завести своей пашни; так, Елец и Оскол снабжали хлебом Царев-Борисов. Донские казаки, не пахавшие земли, получали хлеб в виде «государева жалованья» из тех же казенных житниц. Крупные размеры запашки на государя, доходившие в некоторых городах до 200 десятин в поле, должны были обременять население, принудительно работавшее на десятинной пашне, и возбуждать в нем недовольство условиями своего быта. Успех самозванческой агитации в южных городах в начале XVII века, без сомнения, следует поставить в связь с этим недовольством.

Таков состав южного московского уезда. Он так же однороден, как и состав северного уезда, только там население сплошь промышленное, а здесь исключительно служилое, военно-земледельческое. Южный уезд так же, как и северный, крепко связан со своим городом, но на севере эта связь основана на отношениях экономического порядка, а здесь – на военно-административных. На севере преобладающее значение имеют представители крупного земельного и торгового капитала, на юге, на Поле, – мелкопоместный люд, сильный военной организацией. Трудно представить себе что-либо более несоответственное одно другому, более далекое одно от другого по условиям общественным и хозяйственным.

Точно определить границы только что характеризованной полосы довольно трудно. Выше было замечено, что с 70-х годов XVI века не только в «польских», но и в более северных украинских городах, на их посадах, образуются слободы приборных людей и водворяется мелкопоместная форма служилого землевладения. Таким образом, признак, по которому всего удобнее можно было бы отличить новый военный город, именно деление города на специальные военные слободы и отсутствие посадской общины, – этот признак усваивается путем правительственных мер, и старым городам, в уездах которых поселены дети боярские «больших статей» и давно налажено традиционное поместное хозяйство. Во всяком случае, к городам нового типа относятся Белгород, Воронеж, Оскол, Валуйки, Елец, Ливны, Кромы, Севск, также Сапожок, Печерники, Гремячий и другие острожки и городки на Поле.

К городам этого типа близко стоят и несколько других городов из числа старых, в которых мы встречаем формы служебной организации, так сказать, переходные. Уцелевшие от XVI века ряжские и епифанские десятни лучше всего знакомят нас с этими формами. В Епифани, по десятне 1585 года, было поверстано из казаков в дети боярские 300 человек на поместья в 40 и 30 четвертей. Эти дети боярские делились в 1606 году на три сотни и служили с пищальми под начальством голов, не принадлежащих к епифанской служилой среде, – порядок, напоминающий обычаи приборной службы. А рядом с этими новопожалованными мелкопоместными служаками видим епифанских же детей боярских, получающих в 1604 году новичные оклады в 200 и 150 четей. Таким образом, в Епифани как бы два разных слоя служилого люда: старый и новый. В Ряжске существует то же самое. Среди ряжских служилых людей обычных наименований, окладов и служеб видим детей боярских «ряшан в служивых казацех», читаем, что одни из них «на Поле казакуют», другие «у казаков в атаманех», третьи сошли «на Дон безвестно». Мы готовы думать, что понимаем разницу между службой «в служивых казаках» и уходом на Поле и на Дон в вольные казаки. Но далее мы теряемся в догадках, что значит уйти «в охочих казакех с Ив. Кобяковым» или «сойти в вольные казаки с Вас. Биркиным», теряемся потому, что и Кобяков и Биркин – люди испытанные на государевой службе и не могут никого свести безвестно, тем более что и сами они, и шедшие с ними люди, по десятням, не считаются в бегах. Не вполне понятен для нас и тот служебный «чин», который называется «беломестными атаманами», служит «атаманскую службу», имеет значительные оклады – до 200 четей. Если не согласиться с указанием одной воронежской писцовой книги, что атаманы – это те, «которые взяты из детей боярских в ездоки», то вряд ли можно объяснить себе этот термин и самую службу.

Чтобы окончить нашу речь о южной окраине Московского государства, нам остается сказать только об одной отмеченной современниками особенности этого края. Авраамий Палицын говорит, что в XVI веке для того, чтобы «наполнить воинственным чином» окраины земли, правительство держалось обычая, «егда кто от злодействующих осужден будет ко смерти и аще убежит в те городы Польские и Северские, то тамо избудит смерти своея». Это сообщение похоже на правду. Хотя в московском законе мы и не находим выраженного так постановления, но встречаем зато указание, что правительству была не чужда мысль обратить украйну в место ссылки для неблагонадежных людей: в 1582 году было указано ябедников и клеветников, уличенных на суде, «казнити торговой казнию да написати в казаки в украйные городы Севск и Курск». Если правительство находило, что на украйне можно терпеть тех, кто неудобен в центре, то и сами те, кому становилось неудобно жить в государстве, уходили на украйну, где был еще слаб правительственный надзор и общественный порядок. Здесь была возможность или устроить свою жизнь по-новому, избегнув неудобных сторон установившегося в старом обществе режима, или же, если для этого не хватало сил и умения, можно было идти на государеву «приборную» службу и успокоиться на мелком служилом поместье и в гарнизоне пограничного городка. Палицын говорит, что этим выходом пользовались холопы, страдавшие в тисках частной зависимости или прогнанные своими господами. Можно думать, что пользовались этим выходом и крестьяне, недовольные теми условиями, в какие становился в исходе XVI века крестьянский труд. Всегда и везде украйна дает приют обездоленному и недовольному люду; и в Московском государстве на украйне ютились те, для кого московские порядки XVI века оказались бедственными и невыносимыми[18].

VI