Путь в Царьград. Бремя русских - Александр Харников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Здравствуйте, мистер президент, – вежливо сказал я.
– Ага, вот ты где, вредитель и содомит, – неожиданно хриплым голосом заорал он и плюнул мне в лицо. – Если бы я знал, что назначил послом мужеложца, а уж тем более, что пил вместе с ним!
Я стоял в шоке. Какой вредитель? Какой содомит? Я вытащил платок, вытер слюну с лица. Грант был меня старше на много лет, и я физически не мог его ударить, как поступил бы с любым, кто был помоложе и позволил бы в отношении меня такую дерзость.
– Что вы говорите, мистер президент? – только и смог вымолвить я.
– То и говорю, что мне доложили из Вашингтона, – прорычал Грант. – Тьфу ты, у вас в Колледже Нью-Джерси, наверное, все такие? Не хочу видеть твою рожу содомита, – и он плюнул в меня еще раз, но не попал на этот раз и пошел, качаясь и размахивая руками, обратно во дворец.
Не успел я сделать и двух шагов, как ко мне подбежал какой-то человек, на лице у которого так и было написано «Новая Англия», причем крупными буквами.
– Мистер Бокер, – сказал этот тип с ярко выраженным бостонским акцентом, – меня зовут Александр Уиллиамс, газета «Бостон Ивнинг Глоуб». Расскажите про ваших любовников в Константинополе. Они турки или греки?
Я не выдержал и хуком в его холеную массачусетскую морду, нокаутировав наглеца прямо на месте.
Но тут подскочили еще трое, остановившись от меня на почтительном расстоянии, и один закричал:
– Мистер Бокер, я из «Нью-Йорк Сан». Расскажите про подробности ваших содомитских утех.
Я побежал за ним, но он бежал быстрее – понятно, ведь он был раза в два моложе меня.
Я заорал ему вслед:
– Не содомит я, слышите! Не содомит!
Один из двух других репортеров закричал, с безопасного расстояния:
– А «Вашингтон Ивнинг Стандард» пишет, что госсекретарь Эвертс предъявил неоспоримые доказательства, что вы содомит. Да и президент Грант говорит то же самое.
Я поплелся обратно в Долмабахче, под вопли репортеров: – Как звали ваших любовников?
– Были ли вы содомитом еще в Филадельфии?
– Что вы делали в Санкт-Петербурге? Тоже занимались мужеложством? Русские это любят?
Тут на шум и крики появились представители властей, причем не городские полицейские, а военные, охраняющие правительственную резиденцию. Прошло всего несколько секунд, и все три репортера лежали на земле, мордой вниз, с руками, заломленными назад. Югоросские солдаты умело и быстро связали им запястья тонкими кожаными ремешками.
Командовавший солдатами сержант подошел ко мне и спросил на ломаном английском языке:
– Мистер Бокер, эти господа мешать вам?
– Эти господа оскорбляли меня, – возмущенно сказал я.
Все трое лежащих на земле нахалов начали истошно кричать, что они американские корреспонденты и находятся при исполнении служебных обязанностей. У одного из них солдаты даже достали какую-то бумагу, похоже, что журналистское удостоверение. Потом случилось то, что поразило меня до глубины души. В ответ на крики репортеров русские солдаты, вместе со своим сержантом, разразились громким смехом.
– Мы их будем немножко судить, – сказал сержант, отсмеявшись, – месяц или два они будут подметай улица, потом вон из Югороссия. И въезд закрыт. Навсегда.
Всех трех щелкоперов подняли на ноги и, подталкивая в спину, увели, несмотря на все их крики о свободе слова и правах журналистов. А вот Уиллиамса русские не тронули. Очевидно, сержант решил, что тот уже достаточно получил за свое нахальство, так как в момент появления русских он только-только поднимался на четвереньки, отходя от нокаута. Уиллиамс открыл было рот, но увидев, как его коллег уводят солдаты, благоразумно промолчал, и бочком, бочком, делая вид, что он тут не при чем, пошел прочь подальше от дворца.
29 (17) сентября 1877 года. Константинополь. Джордж Генри Бокер, бывший посол САСШ в Османской империи и России, а также бывший спецпосланник президента Хейса в Югороссии
Как все меняется всего за день. Вчера, после инцидентов с Грантом и с репортерами, я обессиленно лег на кровать в своей комнате. Я ожидал всего чего угодно, но не столь незаслуженной и столь дикой и мстительной клеветы. Теперь, подумал я, у меня нет смысла возвращаться в САСШ – там я сразу стану неприкасаемым, и никогда мне никто не поверит, что я не содомит. Эх, жаль сына – теперь и к нему навечно пристанет клеймо «сын содомита»…
Чтобы хоть как-то отвлечься, я взял в руки томик «Унесенных ветром» и стал читать дальше. Часа через два в дверь неожиданно постучали.
Как я и предполагал, это был не кто иной, как мой друг Алекс Тамбовцев. Настроение у него было боевое, как у индейца на тропе войны, не хватало только перьев и томагавка. Он весело посмотрел на меня и сказал:
– Джордж, а не хотели бы вы выпить со мной по рюмочке? Заодно мы сможем обсудить вашу ситуацию.
Я согласился. Действительно, а почему бы и нет. Странные люди эти русские. Вы можете быть с ними едва знакомы, но если вдруг между вами возникли отношения, называемые «дружбой», то они будут готовы разделить с вами последний кусок хлеба и встать за вас, пусть даже против всего мира. А этот пожилой седой человек мог говорить не только сам за себя. За его спиной была пусть и небольшая, но очень эффективная государственная машина. Самая эффективная со времен краха Римской империи.
Я отложил книгу, встал, и мы прошли внутренними переходами в его кабинет. Почти сразу же секретарша принесла нам все необходимое. Когда Алекс налил по чашечке моего любимого турецкого кофе, по стаканчику воды, и по рюмочке коньяка, он посмотрел на меня чуть исподлобья и серьезно сказал:
– Джордж, я исхожу из того, что все, что про тебя было сказано – вранье, от первого до последнего слова.
– Да, Алекс, – вздохнул я, – так оно и есть.
– Я так и думал, – сказал он и замолчал. Я увидел, что сейчас передо мной сидел не мой добрый друг Алекс, а действующий канцлер Югороссии.
– Ну что ж, мы обдумаем, как мы сможем тебе помочь, – наконец сказал он. – Узнав об этом происшествии, я в первую очередь переговорил с вашим бывшим президентом Грантом. Думаю, теперь он придет и попросит у тебя прощения. Он неплохой человек, хоть и пьяница.
Репортеров мы пока посадили под арест на пятнадцать суток за хулиганство – есть у нас такое наказание. После этого мы их выдворим из страны без права возвращения, как нарушивших условия пребывания. Твой друг Уиллиам Джонсон говорит, что если на то будет твое желание, то он свяжется со знакомым адвокатом, и он внесет иск против газет, которые напечатали про тебя эту клевету.
Но не это главное. А главное, что то, что сделали Хейс и Эвертс, было не просто черной неблагодарностью – это было преступлением. Мы, со своей стороны, тоже уже написали довольно грозную ноту их правительству с требованием дезавуировать эту клевету. Эту телеграмму должны положить на стол Эвертсу в Вашингтоне уже в ближайшее время. Так что, как говорят в Одессе, не бери в голову.