Ленин в поезде - Кэтрин Мерридейл

Однако нужно было найти помещение. Центральные залы были забиты людьми, шум стоял невыносимый. Свободные кабинеты еще оставались в левом крыле. Родзянко решительно возражал против того, чтобы вообще позволять этому сброду устраивать какие-то совещания, однако Керенский убедил председателя Думы предоставить депутатам Совета кабинет № 12 – “кто-то же должен, в конце концов, заняться рабочими”49.

Прославленный впоследствии Петроградский совет, созданный в тот вечер в хаосе потемкинского дворца, сразу приступил к работе. Не обошлось без многословных взаимных поздравлений и длительных аплодисментов, однако нужно же было и решать насущные проблемы. От продовольственного кризиса до неконтролируемого распространения по городу взрывчатых веществ и боеприпасов – все это требовало немедленных практических мер; необходимо было организовать и что-то вроде вооруженной милиции, которая восстановила бы порядок и безопасность в городе. Одним из первых шагов Совета стали выборы в Исполнительный комитет (Исполком), который и должен был заняться этими насущными проблемами. В эту небольшую руководящую группу вошли по преимуществу не рабочие, а представители интеллигенции. Председателем стал юрист Николай Чхеидзе, грузинский меньшевик, бывший член Думы. Чхеидзе не пользовался репутацией особенно решительного политика, но это был достойный, хотя и не блестящий выбор (как кто-то заметил – лучший из возможных, поскольку все настоящие политические тяжеловесы находились в этот момент в эмиграции или в ссылке). Еще одним юристом в Исполкоме оказался Матвей Скобелев, также меньшевик. Суханов был избран благодаря своим журналистским талантам. Большевиков в Исполкоме представляли Александр Шляпников и рабочий активист Петр Антонович Залуцкий.

Наиболее заметным членом был товарищ председателя Исполкома Александр Керенский, одновременно (в другом крыле дворца) избранный в состав Временного комитета Думы. Керенский, как и Ленин и Протопопов, родился в Симбирске (причем отец Керенского служил директором гимназии, в которой учился Володя Ульянов, а Протопоповы были близкими соседями семьи Ульяновых). Адвокат по профессии, Керенский славился своим ораторским искусством и изысканным гардеробом (Суханову, знавшему Керенского много лет, запомнились, в частности, его шелковые домашние туфли и “ослепительно-пестрый туркестанский сартский халат”. В феврале 1917 года Керенский был постоянно бледен и физически слаб после операции по удалению почки, однако он с воодушевлением бросился в водоворот революции, принимая все предложения послужить делу народа с театральной признательностью – словно оперная дива, которой поднесли особенно роскошный букет. Подобные драматические жесты станут характерной чертой Керенского. Локкарт отмечал:

У него как будто болезненный вид, но линия рта твердая, коротко стриженные волосы энергично зачесаны наверх50.

Еще до войны Охранное отделение дало Керенскому кличку Скорый: он имел обыкновение, уходя от слежки, очень быстро ходить, почти бежать, на ходу запрыгивать в трамваи и внезапно спрыгивать с них51. В тот вечер понедельника Керенский, однако, никак не проявил ловкости в своей двойной роли: перспективы политической карьеры в Комитете Думы занимали его гораздо больше, чем планы рабочего движения, и членам Совета приходилось брести через длинные анфилады дворца в кабинет № 12, чтобы отыскать там своего нерадивого товарища.

События развивались стремительно. Совет еще не успел собраться, когда в ротонде Таврического дворца вдруг появился какой-то студент и с ним – дрожащий от страха царский министр под конвоем двух солдат. Имперская администрация растворилась в воздухе. Когда на улицах началась стрельба, министры попрятались кто куда, но теперь они начали выходить и сдаваться. Всю вторую половину дня в неразбериху бального зала одного за другим приводили арестованных пожилых господ. Когда наступил вечер, оказалось, что единственное место, где можно оставить на ночлег задержанных, был зал заседаний Думы, преимущество которого (с точки зрения думского Временного комитета) состояло в том, что в него пока что не проникала революционная толпа52. Что же касается Исполкома, то никакие неудобства не отвлекали его от работы. В первую очередь обсуждался вопрос о продовольствии, затем – о гарнизоне, далее – о мерах по восстановлению важнейших муниципальных служб. Так как город все еще жил без надежной информации, Исполком принял решение об издании газеты “Известия”, первый выпуск которой и вышел на следующее утро.

В противоположной части дворца, по другую сторону от великолепного Белоколонного зала, также до глубокой ночи заседали Родзянко и члены его Комитета. Приказ об аресте министров исходил не от думцев (и когда сообщили о первом задержанном, Родзянко сделал попытку немедленно освободить его)53, однако было непонятно, как теперь действовать. Родзянко сетовал:

Бог знает что творится в городе, никто не работает – а мы, между прочим, находимся в состоянии войны54.

Тысячи солдат находились на фронте, и никто не взялся бы предсказать их реакцию на известия из Петрограда. Необходимо было ответить на ключевой вопрос – кому же теперь принадлежит право приказывать. И ответить быстро.

Первое заседание Совета закончилось поздней ночью, но еще и под утро 28 февраля Таврический гудел, словно улей, и, как вспоминал Шляпников,

несмотря на темноту, раннее утро и порядочный мороз, около дворца было очень много вооруженных солдат55.

Суханов был среди тех, кто остался во дворце ночевать: “Везде, где только можно, лежали, сидели и спали”. Пробравшись через амфитеатр безжалостно неудобных встроенных кресел в зале заседаний Думы, он нашел укромное местечко и устроился прямо на полу, подстелив шинель. Стеклянный потолок зала озарялся отблесками множества костров, и каждые несколько мгновений раздавался отдаленный выстрел. Суханов заснул под приглушенные разговоры солдат, вдыхая запахи влажной шинельной шерсти и консервированной селедки, из которой его соседи готовили поздний ужин.

Тем временем в Ставке царь подписал указ о подавлении восстания любой ценой. Ввиду очевидной неспособности Хабалова вместо него был назначен генерал Николай Иудович Иванов. Никто не мог даже примерно вообразить, как повернутся события, если генералу вдруг удастся успешно выполнить указ.

Как почти все жители Петербурга, Суханов пребывал в эйфории. Первое, что он увидел, открыв глаза после трудной ночи, были два солдата, которые выдирали из рамы репинский портрет Николая II56. Позже, на улице, Суханов ощутил, что “впервые идет по свободному городу новой России”, его размышления

то и дело пронзались светлыми снопами острой радости, торжествующей гордости и какого-то удивления перед тем необъятным, лучезарным и непонятным, что совершилось в эти дни57.

Триумфом революции по праву наслаждался народ, однако в краткосрочной перспективе именно таким людям, как Суханов и Керенский, предстояло решать, что же из всего этого выйдет. Неотложных задач было множество. Народ ненавидел государыню и ее окружение, однако Николай II все еще оставался на троне. Каждый солдат на фронте принес присягу государю, хотя неясно было, как долго еще солдаты будут чтить эту присягу.