Мистер Пропер, веселей! - Василий Богданов

– Тогда разводитесь. Для того чтобы сохранить семью, нужно соблюдать технологию и быть кукловодом. Других способов нет.

* * *

Анна Геннадьевна появилась у Лёвушки несколько дней спустя. Он лично встретил её в приёмной, помог снять плащик, отпустив комплимент по поводу духов, подал тапочки и суетился вокруг всю дорогу, провожая в свой кабинет. Забегая то с одного, то с другого бока, предупредительно раскрывая дверь, Лёвушка напоминал паучка, который плетёт кокон вокруг захваченной жертвы. В итоге Анна Геннадьевна почувствовала себя в самом центре лёгкого облачка паутины и голова её отчего-то закружилась так сладко.

– Лев Сергеевич, вы всегда очень любезны, – сказала она.

– А вы, – отвечал он, – необыкновенно очаровательны! Прошу вас, садитесь, – и он руками сделал над диванчиком такое движение, будто бы взбил перину для царственной особы.

– Благодарю, – Анна Геннадьевна села на край, сохраняя спину прямой и руки сложив на коленях, выглянувших из-под дорогой серой юбки.

– Шампанского? – спросил Лёвушка, подбегая к холодильничку, стоявшему тут же в углу. – Есть «Дом Периньон»!

Он замер с бутылкой в руках. Анна Геннадьевна сначала заколебалась, а потом махнула рукой:

– А знаете что, не откажусь от бокала, тем более что, как я вижу, оно у вас в достаточной степени охлаждённое.

– Конечно! – Лёвушка даже немного подпрыгнул. – Охлаждено до самой правильной температуры!

Из холодильника он извлёк ведёрко, полное льда, с хрустом сунул в него шампанское и поставил затем на стол.

– Бокалы! – щёлкнул он пальцами, сделал стремительный разворот на одной ножке и бросился к шкафу.

Через несколько минут бутылка была откупорена, джин выпущен с лёгким шипом, а в бокалах пузырилась игристая жидкость.

– За прочные семейные отношения! – произнёс Лёвушка и чокнулся с Анной Геннадьевной.

– Да, – кивнула она.

Затем они обсудили визит к Лёвушке Николая Ивановича; при этом психотерапевт опустил большую часть своего диалога с ним.

– Так что же ему нужно? – спросила Анна Геннадьевна расстроенным голосом. – Чего не хватает ему в браке со мной?

– Боюсь, того, что ему нужно, вы лично не сможете уже дать, – посетовал Лёвушка. – На это способна только любовница, но никак не законная супруга!

– Выходит, я должна закрывать глаза на его любовниц, если таковые появятся? – спросила Анна Геннадьевна, наклоняя вперёд голову.

– Нет, вовсе нет! – руки Лёвушки будто бы лепили невидимые пирожки. – Вам следует дать ему то, что станет достойной заменой сексу.

– Что же это?

– Чувство, что он самый лучший, и вы одна можете оценить это!

– Но он и так, пожалуй, один из лучших, и, кажется, знает об этом!

– Вот тут вы ошибаетесь! У каждого мужчины есть пята Ахиллеса: сомнение в своей состоятельности, и каждый мужчина готов всё до последнего отдать, включая половую свободу, той женщине, которая это сомнение развеет. Говорите ему о том, какой он замечательный, благодарите за то, что он для вас делает, и хвалите, хвалите, хвалите.

– По-моему, – возразила Анна Геннадьевна, – Николай Иванович достаточно умён, чтобы раскусить этот нехитрый приём.

– А вы попробуйте, – предложил Лёвушка, – и увидите, что это работает. Причём в случае с мужчинами срабатывает даже самая грубая лесть!

– Но ведь это означает, – не соглашалась Анна Геннадьевна, – что я просто-напросто буду манипулировать любимым человеком!

– Женщина создана для того, чтобы манипулировать мужчиной! – привёл Лёвушка свой излюбленный аргумент. – Мужчина, как бы развит он ни был, всё равно в значительной степени остаётся дикарём, которому требуется постоянное воспитание и воздействие. Лаской, лестью, заботой заставляйте его держаться внутри семейного круга, и жизнь ваша будет похожа на сказку.

– Но я всё равно не хочу им манипулировать! – заявила Анна Геннадьевна. – Я хочу, чтобы мы были откровенны друг с другом.

– Да что вы так привязались к этому слову «манипулировать»! – возразил Лёвушка. – Наклеили на него какой-то негативный ярлычок и не хотите задуматься, пойти немного дальше того, чему учит вас традиционная мораль! Манипулировать – это значит понимать другого человека, ставить себя на его место и делать так, как он хочет, делать то, что он ожидает! А быть откровенным – это чистой воды хамство и эгоизм: «Мне плевать, чего тебе хочется, я сейчас буду с тобой откровенным, я навяжу тебе себя без всякого спроса, прими меня, гляди на меня – вот он я какой!» Вот что в конечном итоге означает ваша откровенность!

– Вы всё переворачиваете с ног на голову! – сказала Анна Геннадьевна.

– Я ничего не переворачиваю, я открыл, или, если, может быть, «открыл» слишком громко сказано, то описал некоторые простые законы, самое главное достоинство которых в том, что они работают. И в этом легко убедиться на практике. Называйте их, как хотите: манипуляция, программирование, воздействие, – суть не изменится! Хорошо это или плохо – какая разница? Вам нужна крепкая здоровая семья, счастливые дети, любящий муж? Если нужна, то следуйте моим правилам. Если же нет, если вы хотите испытывать боль, оттого что муж бегает к другой, не бывает дома, забросил вас, – тогда продолжайте жить, как живёте, последствия не замедлят сказаться.

* * *

С момента той консультации у Лёвушки, которая, надо отметить, обошлась супругам весьма недёшево, прошло более пятнадцати лет. Конечно, теория, которую излагал психотерапевт в своей брошюрке, представляла собой лишь упрощённую модель поведения, необходимого для достижения семейного счастья. Николай Иванович и Анна Геннадьевна были достаточно умны для того, чтобы путём наблюдения друг за другом и некоторого анализа адаптировать теорию к практике. Н. И., например, освоил намного более сложные приводные ремни семейного механизма, чем покупка подарков, а его жена превратилась в виртуозного знатока шестерёнок, вращающих колесо мужского самолюбия.

А самое главное, вскоре после Лёвушкиных консультаций у Николая Ивановича и Анны Геннадьевны родилась дочь Надежда. Одно только её появление на свет служило достаточным оправданием для любой теории, какой бы странной она ни была.

Николай Иванович не любил оперу, потому что не понимал искусства, застывшего в установленных раз и навсегда условных формах.

И всё-таки в тот пятничный вечер, около шести часов, он коченел в лёгком кашемировом пальто возле входа в оперный театр. Припарковаться поблизости у Гаврилова не вышло, поэтому ему пришлось добираться пешком, бросив автомобиль за два квартала.

С момента, когда Кристина дала ему номер своего телефона, до момента, когда он позвонил ей и пригласил в оперный театр, прошла ровно неделя.

Дуновение пронизывающего осеннего ветра поначалу не очень ощущалось из-за присутствия толпы людей перед дверями театра, но постепенно толпа поредела, а потом и вовсе исчезла; затем маленькими группами по два-три человека пробежали на всех парах последние из опоздавших зрителей; наконец, ещё через десять минут какой-то долговязый гражданин, придерживая слетавшую шляпу, заскочил внутрь, очевидно, пытаясь догнать давно прозвеневший третий звонок, – и Николай Иванович остался совершенно один на пустынной освещаемой фонарями улице. Ветер тотчас проник к нему за пазуху, грубо толкнул в спину, несколько раз мазнул холодом по щекам и пошёл играть полами тонкого кашемирового пальто, закручивая их вокруг ног своей жертвы.