Лобовая атака - Сергей Зверев

– Ложкин я, – стал пояснять мужчина. – Ложкин Сергей Иванович. Сам из Минска, там на заводе работал. Сейчас работы в городе нет, вот и ищу, где осесть, чтобы прокормиться можно было.

– Ты едешь с нами, – приказал офицер и сунул документы в карман френча. – В машину, живо!

Первые два дня прошли для Бабенко, попавшего на завод под именем Сергея Ивановича Ложкина, совсем непонятно. Общаться с Федором Никитиным, который разыграл в заранее оговоренном месте спектакль с тягачом, было опасно. Подпольщики сразу предупредили танкиста, чтобы он не подводил товарища. Наоборот, им было предписано с Никитиным разыгрывать неприязнь друг к другу. Бабенко таскали по заводу два хмурых мастера и представляли то одному немецкому начальнику, то другому. Один говорил по-русски, а ко второму был приставлен переводчик – очкастый ефрейтор с лакейскими глазами. Потом Бабенко принялся допрашивать строгий немец в гражданском костюме. Этот тип с белоснежными манжетами и неизменным мундштуком в зубах мучил нового рабочего три часа, пытаясь запутать в показаниях. Въедливый неприятный, прекрасно говоривший по-русски, он как потом догадался Бабенко, оказался из военной разведки.

Но к вечеру второго дня все изменилось. За дело взялся высокий худощавый гауптман Шефер. Странно, но перед этим шумным офицером все как-то сразу расступались, замолкали и следовали его прямым указаниям без возражений.

Оказалось, Шефер прибыл прямо из Берлина, из департамента пропаганды. И с этой столичной штучкой никто связываться не хотел. Бабенко очень удивился этой новости. Что делает здесь, в глубокой провинции, в маленьком городке под Могилевом, офицер из Берлина? Да еще не в редакции какой-нибудь газеты или в типографии, а на местном заводе, где чинят танки.

Только на третий день Бабенко приступил к работе. Указания ему давал тот самый обер-лейтенант Кауц, который привел его на завод. Молодой офицер был хорошим организатором и плохим инженером. Точнее, он был плохим механиком и мотористом, но хорошо знал сварку и вооружение. На его участке работа двигалась быстро, а с приходом Бабенко дела пошли еще быстрее. В первые же два часа Семен Михайлович разобрался в причинах, по которым не заводятся два немецких двигателя. Они еще в Харькове в своем КБ на заводе изучали подобные двигатели. Затем с его помощью рабочим удалось-таки снять поврежденную пушку с советской «тридцатьчетверки», чтобы исправить механизм поворота башни.

Присматриваясь к людям, Бабенко сразу почувствовал отчуждение. На него смотрели косо, с неприязнью. Все его решения и находки, которые ускоряли работу, встречались мрачным молчанием. Танкист понимал этих людей, ведь они работали потому, что их заставляли немцы, под угрозой расстрела. А он пришел почти добровольно из-за куска хлеба, да еще так старается помогать врагу. Особенно хмурые взгляды он ловил на себе, когда его хвалил Шефер. Гауптман, как и любой хороший руководитель, хвалил подчиненных публично, ставил в пример другим.

Открытая неприязнь к новому рабочему со стороны русских на заводе становилась все заметнее, и Шефер перевел Бабенко из ремонтных цехов в стендовый. Там исправленные агрегаты проверялись на разных режимах работы, там тестировалось электрооборудование, проводились последние регулировки всех систем. Здесь было только двое русских электриков, которые занимались «тридцатьчетверками». Еще были четверо немецких мастеров в солдатских мундирах. Серьезные мужики, неразговорчивые, все в возрасте ближе к пятидесяти. С русскими не общались, курили строго по часам: по десять минут через каждые два часа в специально отведенном месте.

Как видел Бабенко, немцы не общались даже между собой. Наверное, он просто не понимал их, для него это была чужая культура, совершенно иная среда, незнакомые привычки и манеры. Да и не особенно задумывался об этом Семен Михайлович. Больше его занимало то, для чего готовят эти танки. Что это за странный завод такой. Ведь ремонтом боевой техники в любой армии, а тем более в вермахте, занимаются свои собственные, часто передвижные ремонтные мастерские. В каждой дивизии, в каждом корпусе есть такие подразделения с резервом запасных частей, инструментами, оборудованием и необходимым штатом мастеров.

– Ложкин! – в своей обычной манере тянуть последнюю гласную в русских словах обратился к Бабенко Шефер.

– Да, господин обер-лейтенант! – Танкист торопливо вытер руки ветошью и подошел к офицеру.

– Возьмите, Ложкин, это вам от меня, – Шефер протянул пачку немецких сигарет. – Вы хорошо работаете, вы хороший специалист.

Бабенко спиной чувствовал на себе взгляды русских электриков, лазавших по отремонтированной «тридцатьчетверке» с фонарями. Неприязненные взгляды были даже со стороны немецких рабочих. Видимо им не нравилось, что обер-лейтенант отмечает вниманием русского, который просто обязан работать быстро и хорошо и не нуждается в иных стимулах, кроме угрозы расстрела.

– Завтра утром вы сможете перебраться в отдельную комнату, Ложкин, – закуривая, продолжил немецкий офицер. – Я договорился с комендантом, вас переведут из общежития в отдельную комнату.

– Освободилась комната? – обрадовался Бабенко.

– Да, – небрежно затягиваясь сигаретой, ответил Шефер. – Вчера расстреляли русского инженера Смолякова. Он попытался совершить диверсию. Надеюсь, вы будете умны, Ложкин, и не подведете меня.

– Что вы, господин обер-лейтенант, – горячо заверил Бабенко, – я так вам благодарен, ведь вы дали мне работу. Без вас я бы просто умер на улице с голоду. Я вам очень благодарен.

– Помните об этом всегда, Ложкин, – кивнул немец, приняв благодарность как само собой разумеющееся. – Я еще хотел вам сказать. Сегодня нужно задержаться и закончить регулировку зажигания на русских танках. В столовой вас отдельно покормят вторым ужином в 22.00. Просто назовете свою фамилию. Это все.

– Благодарю, господин Шефер, – кивнул Бабенко вслед уходящему немцу. – Вы очень добры. Я останусь и закончу до утра всю работу, которую вы поручили.

– Смотри спину не вывихни, – буркнул проходивший мимо русский рабочий. Его напарник тут же дернул своего говорливого приятеля за рукав и утащил за корму танка.

– Ты совсем дурак? – услышал Бабенко шепот. – За длинный язык знаешь что бывает? Засунь его себе в одно место и помалкивай.

– А чего он… смотреть противно.

– Не смотри. Пойдешь в сортир – и там смотри в дырку. Там противно не будет.

Рабочие еще о чем-то шептались, но Бабенко не стал прислушиваться и, поморщившись, пошел к своему рабочему месту. М-да, а чего он ожидал? Какого еще к себе отношения? Надо терпеть, нужно доверие немцев, только тогда можно выполнить задание, с которым его сюда послали. Точнее, с которым он сам вызвался сюда пойти.

У Оли были грязные ноги до самых коленей, свои ботиночки она связала шнурками и повесила на шею. Подол платья был мокрый, руки по локоть тоже перепачканы, наверное, девушка падала в грязь и поднималась, опираясь на руки. После дождей добраться в лагерь подпольщиков на старых овощных базах было непросто.