Поцелуй осени - Ольга Карпович

— Понятно, — покивала Лика.

Ну что ж, смешно и нелепо было надеяться, что здесь ничего не изменилось, что Андрей по-прежнему ждет ее в бывшей дедовской комнате, всегда спокойный, веселый, с вечно заготовленной шуткой. Да и она теперь другая, кто знает, как бы они встретились после всех этих лет. Надо будет все-таки пересечься с ним, поблагодарить за помощь старухе. Только не сейчас, когда она чувствует себя такой выпотрошенной, усталой. Когда перед глазами все еще мелькает круговерть этой сумасшедшей прифронтовой жизни.

— Бабуль, ты прости, я пойду лягу, — поднимаясь из-за стола, проговорила Лика.

— Иди, внучечка, иди, родная, — напутствовала ее вслед бабка.

И Лика оказалась в комнате, которая столько раз снилась ей ночами, глянула в окно на раскинувшую в свете фонаря заснеженные ветви липу. Стянула на ходу брюки, сбросила свитер и, почувствовав вдруг разом навалившуюся страшную усталость, растянулась на оказавшейся слишком короткой и узкой кровати.

Удивительно, как переменилось все вокруг за каких-то три года. Словно по прихоти сказочного озорника-волшебника она оказалась заброшена совсем в другую страну, иную эпоху. По телевизору трещали про перестройку, на улицах бушевали разоблачительные митинги, горела над Москвой красно-белая, вся какая-то праздничная на вид реклама кока-колы. Пестрели на улицах джинсы-варенки, надрывались из музыкальных киосков «Pet Shop Boys», щелкали пузырями жвачек группы шумных американских туристов. И в самом воздухе чувствовалось что-то весеннее, революционное. Казалось, старой, затхлой и насквозь пропитанной лицемерием жизни конец, впереди что-то новое, небывалое, никем раньше не виданное. И Лика очертя голову пустилась в этот красочный сумасшедший водоворот. Теперь, когда все, что ранее замалчивалось, пряталось, объявлялось не подходящим для массового читателя, с восторгом выворачивалось наружу, выбранная ею специальность уже не казалась такой никчемной и лживой. И, покончив с военной карьерой, Лика устроилась работать специальным корреспондентом в службу новостей одного из телевизионных каналов. Целыми днями носилась по бушующей Москве вместе с оператором Сашей, влезала в самую гущу митингующей толпы, бесстрашно вмешивалась в уличные потасовки. Напугать ее было теперь не так-то легко, все это казалось детскими шуточками по сравнению с ревущим и грохочущим адом, который составлял ее жизнь последние три года.

Вскоре она привыкла к новому ритму, привыкла вскакивать ни свет ни заря и нестись в Останкино, привыкла лететь по Москве в любую погоду, отыскивая живописные кадры, провоцировать незнакомых людей на откровенные разговоры, сочувственно кивая и в то же время лихорадочно стараясь запомнить все, до мельчайших подробностей, чтобы изложить потом в сенсационном репортаже. Такая жизнь, свободная и независимая, нравилась ей очень.

Телефон зазвонил неожиданно. Лика случайно оказалась дома среди дня. Съемку в последний момент отменили, и она отпросилась на пару часов домой, чтобы вечером вернуться и отправиться вместе с Сашей делать репортаж о приезде в Москву какого-то видного западного политика. Она ввалилась в квартиру, вымокшая под обрушившейся на город майской грозой, замерзшая, едва справилась дрожащими пальцами с пуговицами куртки и сразу же направилась в ванную, влезла под горячий душ. Нинка, кряхтя, пошла к своему врачу-шарлатану, исключительно для того, чтобы потом весь вечер поносить его, болвана, самыми изысканными словами. И, когда в коридоре задребезжал телефон, Лике пришлось выскакивать из ванной голышом, шипя и отплевываясь от мыльной пены. — Алло! — со злостью бросила она в трубку.

— Комиссар на проводе? — отозвался аппарат знакомым низким насмешливым голосом.

И Лика неожиданно почувствовала, как пробежал по голой мокрой спине озноб, задрожали колени, сбилось дыхание. Она до боли сжала пальцами край тумбочки, выговорила осипшим голосом:

— С вами говорит Генеральный штаб…

— Когда вернулась? — спросил Андрей.

— Да уж несколько месяцев, — отозвалась она. — А ты… Ты в Москве?

— Вчера прилетел. И, как видишь, сразу же на ковер к Нине Федоровне, звезде моих очей. Ты не знала, что меня влекут к ней самые глубокие и нежные чувства?

— Метишь мне в дедушки? — хмыкнула Лика.

Ее раздражало, что после стольких лет они почему-то ведут этот никчемный, бессмысленный разговор, упражняются в дешевом остроумии. Ведь это человек, который столько значил для нее. Она так ждала этой встречи, теперь же почему-то подхватила его идиотскую манеру никогда не говорить серьезно.

— Может, увидимся? — коротко спросил вдруг он, словно прочитав ее мысли.

— Да! Да, конечно. У меня как раз есть несколько свободных часов. Или… или ты прямо сейчас занят?

— Как раз прямо сейчас я свободен. Давай через час на старом месте, у ворот твоего бывшего института.

— Давай, — отозвалась она, чувствуя, как бешено колотится в груди.

— Лика, — позвал вдруг он каким-то напряженным голосом.

— Что?

Сердце сжалось и подскочило, забившись в горле.

— Я буду держать в руке журнал «Огонек», чтобы ты меня узнала, — с комической серьезностью заявил он.

— Да пошел ты, — рассмеялась Лика, стараясь подавить всколыхнувшуюся в груди досаду.

Она увидела его еще издали, взглядом выхватила из торопливой московской толпы высокую фигуру. Невольно залюбовалась широкими плечами, спокойной уверенной силой, сквозившей в каждом его движении. Даже издалека чувствовалось во всем его облике что-то монолитное, вечное, единственный оплот душевного равновесия в этом слетевшем с катушек мире. Как она торопилась на эту встречу, как носилась по квартире, скользя мокрыми ногами по старому вытертому линолеуму. Как подпрыгивала у зеркала, неумело стараясь уложить спускавшиеся до плеч темные волосы в модную пышную копну. Придирчиво изучала скудный гардероб, пытаясь найти в нем что-то более женственное, чем неизменные голубые джинсы и белые спортивные кроссовки. Водила по лицу кисточкой, подсмеиваясь над собой: «Наташа Ростова перед первым балом!» Выдумывала удачные фразы для начала разговора.

Как он встретит ее? Обнимет, прижмет к себе, скажет, что скучал? Ведь они не виделись больше трех лет, должен же он чувствовать хоть что-то. Лика вдруг поймала себя на мысли, что где-то это уже было, когда-то она уже испытывала нечто подобное, вихрем кружась по комнате, собираясь на самую важную встречу. Но где, когда и для кого предназначались все эти сборы, вспомнить не могла, точно всю ее память плотным панцирем окутал серый туман… Борясь с ощущение «дежавю», Лика размечталась, как ощутит тепло и силу, исходящие от рук Андрея, как уткнется головой в грудь, вдохнет запах его крепкого, здорового тела. Голова у нее начинала кружиться, и она старалась отрешиться от дурацких мыслей, настроиться на то, что ничего выдающегося не произойдет — встреча старых друзей, и только.

И вот теперь она идет к нему, медленно, осторожно, потому что боится не удержаться и подвернуть ногу в этих дурацких лакированных туфлях на тончайшей шпильке. И пышная блузка из тонкого шелка все время сползает с плеча, и узкая юбка не дает шагу ступить. И чувствует она себя ужасно глупо, словно нарядившаяся на первую дискотеку малолетняя школьница, и все же ждет почему-то, что увидит в его глазах удивление, восхищение и, может быть, чем черт не шутит, любовь?