Не остаться одному - Олег Верещагин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Двое бежали на лыжах ходко, умело. Один – впереди, второй – следом метрах в пяти. Капюшоны курток у обоих были сброшены и, хотя нас разделяло метров двести, я видел, что первый – темно-русый, как я, а второй – блондин.
Едва я это подумал – оба остановились и, явно перебросившись какими-то репликами, обнажили оружие.
Почуяли нас. Опытные. Очень… И странно знакомые… Впрочем – этот мир на всех накладывает свой отпечаток, нивелирует реакцию на опасность у разных, но поживших здесь людей.
– Лен, ты посиди здесь, – Сергей тоже держал палаш в руке, – а мы пойдем поглядим… Пошли, Олег.
– Пошли. – Я поднялся с колена.
Мы успели сделать друг друга навстречу около сотни спокойных шагов. Потом Сергей остановился, а я, запнувшись на миг, ускорил шаг, чувствуя, как вновь поднимается во мне знакомая бурная радость… и замечая, что Сергей бегом нагнал меня.
Мир все-таки был не очень велик. Не вообще, а для тех, кого мы зовем друзьями…
Андрюшка Альхимович и Йенс Круммер тоже спешили нам навстречу. И ничего в этой встрече не было странного.
Только хорошее. Словно сигнал о том, что жизнь начинает налаживаться заново.
Так вперед за цыганской звездой кочевой
На закат, где дрожат паруса…
Дж. Р. Киплинг
Наверное, нет на свете все-таки более зеленой зелени, чем зелень английского лета. Легкий ветерок с юга равномерно покачивал верхние ветви кряжистых дубов, а в темной глубине чащи лежала плотная, незыблемая тень. Перекликались в кронах птицы, и большое стадо оленей неспешно и спокойно брело вдоль опушки. Плотной стеной сплетались в подлеске ветви можжевельника. На двух плоских гранитных валунах высыхала под лучами солнца ночная роса. В синеватых ложбинках, сбегавших к невидимой речке, все еще медленно ворочался туман.
– Колька, – негромко окликнул я русого паренька в камуфлированной куртке, вышедшего из леса неподалеку с автоматом наперевес. Он быстро повернулся на звук, лицо было строго-напряженным, но тут же расслабилось.
– Доброе утро, командир, – на ходу забрасывая «АКМС» за плечо, он подошел к камням, на ходу сорвал травинку и, сунув ее в зубы, уселся рядом, быстро жуя стебелек и стреляя по сторонам веселыми, с золотистыми искрами, серыми глазами.
– Где остальные? – спросил я.
– Идут, – отозвался Колька. Я с симпатией посмотрел на Гришина. Он прибился к нам больше двух месяцев назад, когда мы, уйдя с берегов Волхова, «зашли» на Кавказ снова – проведать старых друзей. До сих пор помню изумление и тревогу, охватившую нас всех, когда, остановившись на дневку у отрогов Кодорского хребта, мы услышали автоматные очереди. Кто-то отстреливался короткими всего в километре от нас, не больше. Мне трудно передать, какая сумятица мыслей возникла в тот миг лично в моей голове. Мы, тем не менее, пошли на стрельбу – и перебили около тридцати урса, обложивших на горном отроге мальчишку. Если честно, их перебить было легче, чем убедить парня, что ему ничего не грозит, – он едва не пристрелил Сергея, попробовавшего выступить парламентером. Вообще-то его можно было понять. Разведчик одного из русско-абхазских отрядов, Колька Гришин, пятнадцатилетний житель Очамчиры, заночевал в горном лесу, а утром напоролся на урса, долго уходил от них, уже почти рехнувшись от непонимания происходящего, в конце концов его блокировали на скале, с которой Колька не смог разглядеть ни одного селения! По-моему, он еще не меньше недели после этого не мог поверить в происходящее – что неудивительно.
Колька представлял собой, если так можно выразиться, иную ипостась мальчишек того, нового мира, который родился там, на той Земле – если рассматривать его в сравнении с компанией, встреченной мною в феврале. Такие ребята (и девчонки!) все чаще появлялись, по слухам, на Кавказе, в Молдавии, на юге Европы, но с Колькой первым я познакомился близко. Он, оказывается, участвовал в какой-то непонятной войне абхазов (?!) с грузинами (?!?!), в которой участвовали русские (?!?!?!), чеченцы (?!?!?!?!) и еще черт знает кто. Но, во всяком случае, он оказался у нас «ко двору», и у него еще оставалось примерно полста патронов.
Девятнадцать парней и одиннадцать девчонок – вот каков был мой отряд теперь, с которым я к середине лета 92-го добрался в Англию. Через десятые руки я передал Лаури просьбу пригнать сюда наш «Большой Секрет» – и вот ожидал его, без особых приключений (пока) блуждая по здешним очень красивым землям.
Впрочем, с нами и вообще последнее время ничего серьезного не случалось…
– Командир, – нарушил спокойное молчание Колька, рассматривая носки своих начинающих разлезаться кроссовок. Он один называл меня не «князь» и не «Олег», а именно так – «командир», – я не пойму, что Лидке надо?
– А что ей надо? – Я положил рукоять палаша на колено, поглаживая ладонью свастику.
– Ну… – Он длинно вздохнул. – Я к ней и так и сяк… Короче, она мне нравится. Я ничего плохого не хочу, я ее не обижу. – Он заторопился. – А она чуть ли не шарахается… Я ведь все серьезно…
– Коль, – я хлопнул его по плечу, – ну ты пойми. Ее почти два месяца разные скоты трахали, как хотели… не вскидывайся! Она, заметь, ото всех парней стороной держится. Ленька погрубей, да и тот только недавно отошел, ты его раньше не видел, а я-то еще застал…
– Ну а мне-то что делать?! – в сердцах стукнул кулаком по камню Колька.
– То же, что и делал, – ответил я. – Будешь добр, настойчив и предупредителен – и она выправится, вот тебе и награда…
– Командир, – тихо спросил Колька, поворачивая ко мне побледневшее лицо, на котором черными точками выступила обычно незаметная россыпь редких веснушек, – в этом мире вообще бывает счастье?
– Счастье? – Я потянулся, скрипнув кожей:
Быть или не быть, вот в чем вопрос.
Достойно ль
Смиряться под ударами судьбы,
Иль надо оказать сопротивленье
И в смертной схватке с целым морем бед
Покончить с ними? Умереть. Забыться.
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться.
Уснуть… и видеть сны? Вот и ответ.
Какие сны в том смертном сне приснятся,
Когда покров земного чувства снят?
Вот в чем разгадка. Вот что удлиняет
Несчастьям нашим жизнь на столько лет.
А то кто снес бы униженья века,
Неправду угнетателей, вельмож
Заносчивость, отринутое чувство,
Нескорый суд и более всего
Насмешки недостойных над достойным,
Когда так просто сводит все концы
Удар кинжала! Кто бы согласился,
Кряхтя, под ношей жизненной плестись,