Тропик Канзаса - Кристофер Браун

Сиг не замедлил шага, и Ханне пришлось его догонять.

– Как ты думаешь, что там? – запыхавшись, спросила она.

Сиг повернулся к ней. Она стащила шапку, и светлые волосы рассыпались по плечам. Сиг вспомнил, что когда-то давно считал красивым, если у девчонки волосы такие же, как у его мамы, но теперь они напоминали ему желтые предупредительные огни на опасных участках дороги.

Он приложил палец к губам, показывая Ханне молчать, и повел ее в заросли.

Под деревьями снега еще было много. Слышался крик ястреба, далекое карканье ворон.

Сиг показал девушке дикие зимние ягоды, желуди, которые можно есть, если знать, как их приготовить.

Он указал на следы на снегу. Оленьи, лисьи, кроличьи и других диких грызунов. У него мелькнула мысль, водится ли в этих лесах кугуар.

Работали все долго и обедать сели поздно, поэтому солнце уже начинало тускнеть. Сиг нашел оленьи следы, такие свежие, что можно было почувствовать запах мускуса. Оглянувшись на Ханну, он улыбнулся, и та улыбнулась в ответ. Она тоже почувствовала этот запах.

Они двинулись по следу. Он поднимался по обращенному на север склону, где снег до сих пор оставался глубоким. Местами снег был настолько укрыт от солнца, что на нем даже не образовалась корка наста. Столь глубокий снег сильно замедлил продвижение оленя, что чувствовалось по его следам.

Только когда Сиг и его спутница поднялись на самую вершину холма, он впервые заметил другие следы. Он привлек Ханну к себе и повел ее на противоположную сторону, где все следы перемешались. Там они услышали хруст, шелест снежной пляски, фырканье объятого ужасом оленя и увидели, как один койот с разбега запрыгнул рогатому самцу на шею и впился в нее клыками. Второй койот вцепился в задние ноги, как это делают собаки, когда ведут между собой жестокую игру. Олень упал, и оба койота набросились на него, торопясь прикончить. Ханна вскрикнула, и койоты удрали.

– Пришло время поделиться, – заметил Сиг. – Вам надо было поскорее сожрать добычу.

Когда они вернулись из леса, Сиг с оленем на плечах, в залитой кровью животного рубашке, на остальных это произвело впечатление, ведь из оружия у него был только карманный нож. Но Сиг предоставил Ханне честь рассказать о случившемся, и ее история по большей части соответствовала истине.

31

Войдя в клуб, Таня почувствовала, будто оказалась в прошлом.

Играла какая-то доморощенная группа, заполняя пропасть между джазом и панком: лишенный гармонии блюз для раздробленной на части Америки. Лидировали трубы, их звуки, похожие на вопли гусей, проходящих базовый курс вокального обучения, перемежались с электронным шумом ненастроенных радиоканалов и спорадическим блеянием, барабанщик колошматил по барабанам, бас напоминал удары сердца больного, страдающего аритмией. Все это было до боли знакомо, и впервые после приземления Таня почувствовала себя дома.

Такую музыку исполнял ее отец – точнее, ту музыку, из которой все это вышло, музыку, вобравшую в себя звуки холодных городов в самом сердце континента, затерявшихся на старых дорогах и у заброшенных железнодорожных станций. Чикаго, Детройт, здесь, в Городах-близнецах. Когда Таня ставила такую музыку своим знакомым в Вашингтоне, те только корчили недовольные гримасы. Нужно знать источник такой музыки. Чувствовать ее, жить ею, жить тем, как она воскрешает какие-то мгновения в прошлом, в то же время освобождая тебя от этого прошлого, подобно грезам наяву о межзвездном путешествии.

Клуб «Ганимед» имел название, но не имел вывески: просто дверь пожарного выхода, казалось, покрытая четырьмястами слоями краски, с дополнительными мерами безопасности из подручных материалов. На двери маленькое изображение планеты с кольцами и кнопка звонка, и, когда Таня нажала на нее и вошла в дверь, два парня, сидевших там, охраняя вход, оглядели ее с ног до головы и впустили внутрь.

Толпа в зале была очень разношерстной: в основном молодежь, всех рас, стремящаяся к отмене всех рас. Знакомых лиц в толпе не было, и Таня остро прочувствовала, как же долго отсутствовала, но выражения были те же самые – голодные и печальные и в то же время сильные. У многих имелись татуировки, говорящие о военной службе далеко за морем, в то время как другие внешне напоминали ветеранов здешних улиц. Многие бродили по соседним помещениям, беседовали вдали от музыки, наслаждаясь зрелищем горячих блюд, которые, по словам Мелла, и были для многих главной причиной приходить на подобные сборища. Говорили, что в штатах, затронутых разорением сельского хозяйства, безработица доходила до двадцати пяти процентов, и это не считая тех, кто уже отчаялся найти хоть какую-нибудь работу.

После окончания выступления группы в зале расставили стулья, и все просмотрели короткий документальный фильм о покушении на Рейгана. Теории заговора насчет четвертой пули, двойной агент и то, что никакой такой ячейки, как «Армия Джоди Фостер», в действительности не существовало[15]. Провокационный материал, но представленный в виде, который едва ли можно было считать объективными доказательствами, по крайней мере по тем меркам, которым учили Таню, – стандартам, нацеленным на то, чтобы бросать людей за решетку и отбирать у них деньги. Мысль, что за всем этим стояли военно-промышленные компании, казалась весьма правдоподобной до тех пор, пока ты не вспоминал, что первые ВПК были созданы только при администрации Хейга[16]. Создатели фильма всесторонне обсасывали чисто гипотетическое, идущее вразрез с фактами предположение о том, что, если бы Рейган не был убит, его люди разделили бы «Белл-нет» на кучу мелких телефонных компаний, создав благодатную почву для процветания всевозможных интерактивных сетей связи «вместо одной гигантской корпоративной клептосети, навязанной нам «Большим Беллом» и принадлежащим ему правительством».

Таня не купилась на это, однако остальные слушатели, похоже, относились к фильму с бо́льшим доверием. Они остались на местах после того, как в зале зажегся свет, чтобы послушать выступление ведущей. Белая женщина представилась Ладьей – таким было ее прозвище, оно же творческий псевдоним. У нее были манеры и произношение человека, выросшего за оградой, но преждевременные бойцовские морщины на лице увеличивали ее возраст с двадцати девяти до сорока лет. Таня вспомнила шутку Максины Прайс о том, что борьба за истинные перемены плохо сказывается на коже. Затем Ладья процитировала в своих комментариях покойную вице-президента, и шутки закончились.

– «Легче представить себе конец света, чем перемены в политической системе». Возможно, эти слова соответствовали действительности, когда доктор Прайс говорила их, занимая свою должность, но, на мой взгляд, теперь это уже не так. Если мы в ближайшем обозримом будущем не изменим политическую систему, нам не нужно будет напрягать фантазию, чтобы представить себе конец света. Пробил час истинной демократии!