Стеклянный меч - Андрей Лазарчук
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я так себе следопыт, но тут особых умений не требовалось: из банок ели вчера или самое большее позавчера. То есть сидели здесь, похоже, три человека и жрали консервы из армейского рациона. Для высокогорья, между прочим, с оранжевой полоской. Нам выдавали с собой обычные, пехотные. С солдатиками мы это обсудили, и они тоже не могли припомнить на здешнем провиантском складе таких спецрационов – хотя Можа как раз и ходил получать пайки…
Жрали консервы и жгли костёр, ничего не боясь.
Прихватив банки и обрывки упаковки, мы встали на тропу и торопливо потащились в лагерь, валясь с ног.
Все уже вернулись, мы были последние. Я распустил солдатиков приводить себя в порядок и отдыхать, а сам пошёл в штаб отчитываться. Но господа офицеры устроили какое-то срочное совещание, на которое посторонние вольнонаёмные допущены быть не могли, поэтому я решил покурить на улице, а потом мне пришло в голову сходить на обрыв и посмотреть в ту сторону, где утром я видел световой столб. А вдруг?…
Вот понесли же меня бесы… зачем?
Пройти-то было – метров сорок. Темно, но у меня фонарик в руках, слабенький свет выставил, иду. Прохожу в проём в стене, которая от обрыва огораживает, она и так по плечо, да ещё и разбирали её, наверное, для всякой мелкой починки жилья, – и тут что-то металлическое под подошвой – вжик! Посмотрел вниз, и показалось мне, что это авторучка. Наклонился, поднимаю: нет, это такой ножичек – по-моему, для резьбы по кости: ручка металлическая рифлёная, а вместо пера – треугольный клиночек не длиннее мизинца. По идее должен быть ещё колпачок, закрывающий этот клиночек… я даже стал светить под ноги, полезная всё-таки вещь – и тут понял, что ножичек липкий. И тут же увидел краем глаза движение и услышал хрип.
Человек полз, упираясь только ногами, – вернее, пытался ползти, а на самом деле не продвигался. Руками он зажимал себе горло. Я врубил фонарь на полную мощность и закричал:
– На помощь!
Прибежали сразу, но было поздно. Он прожил ещё минут пять…
Это был заместитель начальника экспедиции старший майор Гигу.
Меня растолкал Зорах. Растолкал и зажал мне рот ладонью. Дождался, пока я понимающе моргну, и только тогда убрал руку. Сделал движение головой: выходи. И исчез сам, абсолютно бесшумно. Я оделся, всунул ноги в сапоги, двинулся к двери. Потом мне пришло в голову посмотреть, а кого же я могу потревожить? Все койки стояли пустыми.
Ладно…
Что-то же он имел в виду?
Я вышел из башни так тихо, как только смог.
Зорах молча взял меня пониже локтя и повёл в сторону обрыва. Потом в полнейшей темноте мы куда-то свернули, перед глазами возникла узкая и тусклая вертикальная полоса, плавно загибающаяся вверху на манер ручки зонта… но то, что это дверь, я понял только тогда, когда Зорах толкнул створку и пустил меня вперёд. Там на стенке горела крошечная лампочка и вниз вела короткая лестница. Я спустился. Справа открылась комнатушка с двумя каменными столами и вбитыми в стены крючьями. Это была горская кладовая.
Зорах спустился следом и снова сделал мне знак молчать. Потом он вынул из кармана какое-то устройство с проволочной рамкой – что-то похожее я видел у старых фотографов, только раз в десять больше, – и неторопливо обвёл им всю кладовую. Устройство молчало, он сунул его в карман и только тогда повернулся ко мне.
– Разговариваем очень тихо, – сказал он.
Я кивнул.
– Твоего брата арестовали, – и наклонил голову, быстро и внимательно, по-птичьи, всмотревшись в моё лицо – наверное, желая прочесть на нём что-то неизвестное мне самому.
– За что?
– Формально – подозревают в убийстве майора Гигу. На самом деле, думаю, они хотят его на этом и чём-то ещё прижать и заставить работать на себя.
– Мы и так работаем на них, – сказал я, – что ещё нужно?
– Наверное, что-то сверх этого… Днём из столицы приехали новые люди. После этого у начальства началась тихая паника. Нашего друга Бене привлекли…
– Он ведь не старатель?
– Он старатель, один из старейших. Всегда работал на Департамент науки…
– Ладно, плевать на Бене. Что с Чаком?
– Чак оказался на месте убийства майора. Наверное, разминулся с убийцей на какие-то секунды. Зачем-то поднял нож.
– Дурак.
– Всяко случается.
– Но ты откуда-то знаешь, что убил не он.
– Скорее, догадываюсь. Потому что майора убили точно так же и тем же предметом, что и корнета Лори. Адъютанта доктора Мирош. Вас тут ещё не было. Или… были?
– Не было. Хотя, конечно, в случае чего – доказать это невозможно.
– Наши военные юристы нечасто затрудняют себя доказательствами… Так вот: и корнет Лори, и старший майор Гигу при Отцах служили в одной части. У обоих в медкартах есть пометка о трепанации черепа…
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. Поэтому у меня есть подозрение, что именно этих двоих убили не просто так.
– В какой части они служили?
– Шестнадцатый отдельный бронетанковый полк войск специального назначения.
Я легонько втянул в себя воздух.
– А ещё из спецов здесь кто-то есть?
– Много. Человек пятнадцать как минимум.
– А ты?
– Я в армии вообще не служил… Ладно. Я сотрудник отдела безопасности Департамента науки. В общем… с этой экспедицией с самого начала было что-то не так. Но меня не слушали…
– И послали одного?
– Да.
– И я должен… как бы это сказать…
– Именно так, господин полковник. Больше мне положиться не на кого.
Это была хорошая оплеуха. В горской борьбе на кулаках есть такое понятие – «куш-ту», то есть «башня». Когда человек остаётся на ногах, но ничего не соображает.
Я не стал ломать комедию.
– Откуда вы знаете?
– Можно продолжать на «ты», – сказал Зорах, – я ведь гражданский… Вы до невозможности похожи на своего отца. А я… мне пришлось знакомиться с одним из дел, в котором он фигурировал. Но об этом я не могу рассказывать. Лицо же, согласитесь, весьма запоминающееся…
– «Согласись», – сказал я. – Продолжаем на «ты». Значит, так: я ещё не дал согласия, но готов подумать – если буду знать больше. В идеале – всё.
– Я сам почти ничего не знаю, – сказал Зорах. – Есть подозрения…
История создания системы башен темна, фрагментарна и местами сознательно искажена. Вот что Зораху удалось выяснить самостоятельно, когда он сумел проникнуть в недоступный прежде архив в затопленной лаборатории: впервые «верблюжью подкову» вынесли из Долины не за три года до Революции Отцов, как это значилось в официальных документах, а по крайней мере за тридцать лет, – однако никаких отчётов о тех первых опытах не сохранилось; надо полагать, они были достаточно удачные, потому что три предреволюционных года шли даже не исследования, а работы по тиражированию «подков» и управлению системой; первая, опытная, очередь сети башен (числом пятнадцать) охватывала лишь часть столичного региона. Но на что никто не обращал и не обращает внимания – военные действия с применением стратегических средств закончились задолго до начала развёртывания сети, а значит, никакой роли в прекращении войны она не сыграла. Хорошо, допустим, мы знаем – или думаем, что знаем, – что реальные цели развёртывания сети не имели ничего общего с противобаллистической защитой – однако же и вскрывшаяся «гипнотизирующая» функция башен никак не объясняет стратегию их развёртывания: именно в те первые голодные, холодные, с восстаниями и карательными экспедициями годы огромные ресурсы тратились на то, чтобы проникать в разрушенные войной, заражённые радиацией, просто нежилые области страны – где распропагандировать можно было только диких зверей, а двуногие прямоходящие отсутствовали начисто; при этом вполне населенный Горный край обслуживала одна-единственная башня, и немало людей, прежде всего фермеров, но также и солдат, находились всегда или большую часть времени вне воздействия поля. Ни в правительстве, ни в руководстве Департамента это никого не беспокоило. Зорах сам сделал наложение карт плотности населения и плотности сети башен первой, второй и третьей очереди – и обнаружил, что совпадают они не более чем на четверть… Что характерно, никто за такое разбазаривание средств наказан не был, хотя в те годы царили оголтелый аскетизм и экономия всего и на всём, и многие из тогдашних Отцов поплатились местами, а то и головами за, скажем, неудачный запуск в производство нового сельхозавтомобиля или за «личную нескромность в быту» – например, за бассейн во дворе положенной по статусу государственной виллы.