Тайные архивы русских масонов - Дарья Лотарева

Пропаганда масонства шла весьма успешно, так что над фактом закрытия лож приходилось правительству призадуматься. Еще до издания рескрипта Кочубею 1 августа 1822 г. о закрытии лож[190] Куше-лев в своей всеподданнейшей записке 1821 г. говорит, что следует повременить с этим запрещением: «Коль скоро ложи закроются, тогда члены оных или братья, как насекомые, расползутся по всем углам и, не имея над собою ни малейшего уже надзора, более и более заражать будут простодушных, непросвещенных и любопытных сограждан своих, тем паче, что бдение полиции не в силах тогда будет объять всех частных их действий».

Помимо устной пропаганды, масоны вели пропаганду с помощью печати. Масон Лопухин пишет масону же Руничу по поводу изданной им книги, что надо пользоваться временем и модою на благочестие для издания большего числа полезных книг; «что издано — то издано!» — восклицает он и высказывает свой взгляд на значение книг: чтение — тинктура, которая неприметными капельками «делает спасительные превращения в тысячах и многие годы»[191]. В приписках на ответы Новикова было, между прочим, записано: «Сокровенные книги от Риги до донских станиц жало свое распространили и, рассыпаны будучи между буйственным братством по России, имели одинаковой заражения с братьями, их публиковавшими, предмет»[192].

Была мысль об учреждении масонских библиотек при ложах. Так, в одном протоколе ложи Елизаветы к добродетели записано, что некоторые братья, «усердствуя к общей пользе братии и желая, чтобы при ложе составилась библиотека из сочинений, способствующих к нравственному усовершенствованию каждого члена и успешному его перерождению по скользкой стезе свободнокаменщической науки принесли в дар сей почтенной ложе несколько сочинений, наиболее сообразных духу, по которому сия ложа и все члены ее направляют свои действия и поступки»; тут же выражена надежда, что такое полезное заведение в скором времени придет в цветущее состояние.

Распространение масонских идей путем печати, конечно, приносило большую пользу пропаганде: книга могла попасть в такой закоулок, куда никогда не мог долететь отголосок устной речи, произнесенной масоном-оратором в ложе.

Деятельность кружка Новикова в XVIII в. по печатанию книг общеизвестна. Кружок сумел приблизить к себе таких денежных и в то же время сочувствующих людей, как Походяшин. Издавались книги по низкой цене, не покрывающей затрат на издание, заказывались бедным семинаристам переводы; иногда один и тот же перевод заказывался одновременно нескольким лицам исключительно с целью предоставить последним заработок. В XIX веке Лопухин в письме к Руничу так ходатайствует о распространении масонского журнала «Друг Юношества»[193], издаваемого Максимом Невзоровым[194]: «Да пожалуйте, похлопочите в пользу пренумерации «Друга Юношества»[195]. Журнал преполезный и издатель препочтенный, можно сказать без пристрастия дружбы к нему. Знаю, что и вы его любите и тоже о нем думаете. Уверен и в доброжелательстве вашем к нему и усердной любви ко всему полезному, но по чувствам подобным же не могу не замолвить слово. Ведь у вас ежели всякий почтмейстер и экспедитор[196] по одному пронумеранту прибавит, так накопится с миру по нитке, а ежели будет хоть и одному голому добрыми сведениями рубашка, и то хорошо».

«Сионский Вестник» издавал масон А.Ф. Лабзин. Н.Ю. Бартенев вспоминал о нем как о человеке, оценить которого, как он выражался, не может даже грезить гордая человеческая философия. «Это был, — пишет Бартенев, — благодетель души моей, приведший меня от тьмы к свету, он развил во мне те спасительные ведения, для которых человек и родится в мир сей. Не только меня привел он к свету, но многие тысячи мне подобных питались в России от щедрой трапезы твоей, достойный и добльственный делатель в вертограде Господнем». Он называет издательскую деятельность Лабзина эпохою для истинного любомудрия; в особенности издания «Сионского Вестника» достаточно, чтобы отделить его на далекое пространство от толпы обыденных тогдашних писателей. Под духовным влиянием Лабзина находился не один Бартенев: таких были сотни, тысячи; в письме к З.Я. Карнееву Лабзин пишет о своей «духовной сестре», с которой он, не зная ее лично, находился в переписке, и просил о ее устройстве, «а то, — пишет Лабзин[197], — у меня набралось их так много, что уже и не под силу; да и что за руководство заочное? а отказать нельзя, ибо если не отвечаешь, то чуть с ума не сходят, как то рассмотреть изволите из другого письма ее, здесь же прилагаемого. А ко мне начали уже приходить и фельдфебели. Мне была уже нагонка за монахов, для чего я к себе принимаю прибегающих ко мне монахов. Как бы не дождаться другой за фельдфебелей; скажут — я военную дисциплину перепортил, ибо внутренний христианин плохой будет фельдфебель». Вообще масоны питали к Лабзину большое почтение, что и выражалось избранием его в почетные члены и постоянными приглашениями в свои ложи. В протоколе шотландской ложи Сфинкса от 9 февраля 1814 г. изложено, что великий мастер А.А. Жеребцов предложил[198]позволение посещать ложу состоящему в высших степенях высокопочтенному брату Лабзину, когда он заблагорассудит, «который всем известен по отменным своим талантам и в особенности по трудам издания, как переводами, так и собственными своими сочинениями, которые писаны были в истинном духе свободных каменщиков»; от всех присутствующих это предложение получило единодушное согласие.

Общую характеристику пропаганды масонства через школы и печать верно делает издатель «Магазина свободно-камещ.» в предисловии: «Ни о чем толико не было прилагаемо стараний как о воспитании юных чад ордена и соделании их способными к приятию таинств, сохраняемых в нем с самых древнейших времен; между стараниями управляющих кормилом ордена в отечестве нашем не последним почесться может и издание многих книг собственно для братии свободных каменщиков».

Невзирая, однако, на неостывающее рвение в пропагандировании своих идей, масонский орден оказался слабым для противодействия правительственным репрессиям. После манифеста 1 августа 1822 г. со стороны масонов не последовало никакого активного противодействия, и, по словам петербургского военного генерал-губернатора Милорадовича, масоны встретили весть о запрещении масонства «равнодушно»; только С.С. Ланской «обнаружил большое огорчение и неудовольствие». Может быть, удар был слишком неожидан для масонов, певших в своей лебединой песне чуть ли не за несколько часов до политической смерти русского масонства: