Баламут 2 - Василий Горъ

Наоборот, чуть приотстав от Бестии, украдкой показала мне большой палец и, как ни в чем не бывало, пошла к своей половине кровати. Эта похвала довольно сильно напрягла, ибо перекликалась с предсказанием матушки, поэтому я, привычно закрыв глаза, чтобы дать женщинам спокойно раздеться и лечь, напрочь заткнул «голос совести». А после того, как правая сторона матраса просела, демонстративно отвел в сторону руку и не ошибся: Дарью Ростиславовну, скользнувшую под одеяло и без колебаний вжавшуюся в мой бок, уже трясло мелкой дрожью!

Шип нашел ближайшую жилу «сам собой», и я, мысленно охнув от той жути, которая творилась в эмоциях Долгорукой, в темпе выпростал из-под второй половины одеяла левую руку и отпальцевал Язве приказ ложиться за нашей венценосной подругой. Затем перевернулся на бок, притянул к себе сгусток душевной боли и принялся гладить по разгоряченной и чуть влажной спине, обтянутой шелковой ночнушкой. А когда меня поддержала Лариса Яковлевна, коснулся губами ушка:

— Даш, мы ее помним, а значит, она с нами… Прямо сейчас… И твоя боль рвет душу и ей… А Ярина настолько добрая и светлая девочка, что ей надо улыбаться… Всем сердцем… И жить дальше так, как хотела бы она…

— Я улыбаюсь… — через вечность выдохнула женщина, помолчала еще немного, вытерла краем одеяла заплаканное лицо и добавила: — Спасибо… За «добрую и светлую», за поддержку, за объятия… И-и-и… я полежу в них еще немного, ладно? А то все эти дни я как-то держалась, а сейчас…

— Лежи, сколько надо… — перебил ее я, чтобы не дать уйти в себя. а Язва с той же целью пошутила:

— Рат, ты чего? Привыкнет!

— Уже… — вымученно отшутилась Долгорукая и зачем-то продолжила: — Просто пока помню, что мы подруги, и не выгоняю тебя с облюбованного места. В общем, цени мое великодушие и отвечай им же. Как можно чаще. Тут Язва попробовала возмутиться, но прервалась на полуслове, так как услышала грустный смешок государыни:

— Меня все никак не отпустит фраза Баламута о том, что Ринка сейчас с нами. Я представляю ее сидящей у изножья кровати, вижу ехидную улыбку и слышу едкие комментарии. Правда, озвучивать тот, который она бы сейчас выдала, не буду, ибо стесняюсь, зато скажу, что так горевать намного легче. И… если вы не возражаете, то я ее еще немного повеселю, ладно?

…За следующие сутки я просыпался раз пять. Три раза по вине Дарьи Ростиславовны, слишком сильно вздрагивавшей во сне, и дважды благодаря любимому кошмару с китайским огневиком. В трех первых случаях засыпал через считанные минуты: оказавшись в моих объятиях, Долгорукая довольно быстро расслаблялась и «переключалась» на каналы с более веселыми снами. А в двух последних валялся чуть ли не по получасу, невидящим взглядом пялясь в темноту и тщетно пытаясь успокоить заполошно бьющееся сердце. Поэтому «окончательное» пробуждение приятно удивило: я «выплыл» из сна в реальность на удивление спокойно и комфортно, почувствовал, что полон сил, и не ощутил никакого дискомфорта из-за того, что обнимал Бестию, скажем так, несколько фривольно.

Да, для того, чтобы выскользнуть из-под одеяла, не разбудив «своих» женщин, пришлось постараться, но я все-таки справился с этой задачей, выполнил «обязательную программу» и оккупировал верхнюю полку сауны — моих в блоке не обнаружилось, отправляться на поиски было лениво, а мысль о возможности как следует погреться бередила душу.

В гордом одиночестве грелся порядка получаса. Потом меня нашла матушка, в темпе сгоняла за купальником, улеглась на боковую полку, устало потерла лицо и посмотрела на меня:

— Ты уже проснулся или как?

Для того, чтобы понять, что стоит за этим вопросом, не требовалось быть семи пядей во лбу, поэтому я выдал ожидаемый ответ:

— Проснулся. В настроении. Давай свои новости.

— Новость первая, смешная: Степановна наказала Хому за злословие в твой адрес — заглянула к нему в гости и «наградила» энурезом. Вроде как «до прозрения». Он, как ты понимаешь, «сильно переживает» и не выходит из своего жилого блока, а вся остальная База ржет. Хотя вру, не вся: Стасику не до смеха из-за того, что его поломал твой батюшка, а Нейтралу с Летом — из-за катастрофической потери статуса.

— Ничего, последним полезно! — равнодушно заявил я. — Ведь в Совете они только щеки и надували. А сейчас придется заняться делом и доказать полезность общине не болтовней, а трудом. На Харитоныча с его энурезом плевать. Хотя Степановну не мешало бы поблагодарить. Остается Жерехов. За что ему прилетело?

— Прилетало! — ухмыльнулась родительница, выделив интонацией букву «А». — Долго и упорно: этот идиот имел глупость усомниться в… порядочности Дарьи Ростиславовны!

— Где этот уродец в данный момент?! — холодно спросил я, вскочив с полотенца и слетев на пол.

— Вернись на место и расслабься… — довольно промурлыкала женщина, явно удовлетворенная моей реакцией. — Твоего отца не могли унять порядка минуты. Итог — позвоночник, сломанный в четырех местах, каша из ребер, свернутая челюсть, набор «собери сам» из костей верхних конечностей, порванная селезенка и что-то там еще. Но больше всего порадовала реакция Семеновны — она стабилизировала состояние полутрупа и… заявила, что ближайшие недели две-три не сможет оторваться от каких-то чрезвычайно важных исследований и тратить Силу на ерунду! Так что Стасику придется потерпеть.

— Ты хочешь сказать, что он обходится без обезболивания?! — ошалело выдохнул я, увидел подтверждающий кивок и расплылся в предвкушающей улыбке: — Ха! Его надо будет навестить, ободряюще похлопать по плечу и поинтересоваться, когда он будет готов принять вызов на поединок Права.

Матушка укоризненно посмотрела на меня:

— У тебя совесть есть? Он и так страдает по полной программе: тушка болит практически вся, а на душе тяжеленный камень из-за МОЕГО вызова. В общем, будешь вторым. Или третьим, если считать твоего отца!

Тут мне стало не смешно:

— Мам, а ведь он сломается. Даже в том случае, если мы ничего не скажем Язве с Бестией.

— Плевать! — недобро оскалилась она. — Сломается один абсолютно бесполезный урод — притихнут остальные. А то расслабились, понимаешь, из-за слишком спокойной жизни и забыли, кто обеспечивает спокойствие и нынешний комфорт!

Для того, чтобы вывести ее из «режима уничтожения всего и вся», мне пришлось задать добрый десяток вопросов на менее острые темы. Но я все-таки справился, и к моменту, когда мне стало жарковато, родительница снова вернулась в нормальное расположение духа: с большим энтузиазмом сгоняла со мной к купели и обратно, плюхнулась на свою полку, закинула за голову правую руку и притворно вздохнула:

— Сын, что ты сделал с дедом? Мало того, что он перестал выходить из мастерской, так