Жанна Д'Арк. Святая или грешница? - Вадим Эрлихман

В Руане Жанну сперва поместили в железную клетку, изготовленную по приказу Кошона, — заполучив желанную добычу, он не мог позволить ей ускользнуть. Вся обстановка — охапка соломы на полу и помойное ведро. Ее руки и ноги были по-прежнему закованы в кандалы, которые не снимались даже во время еды и сна. В конце февраля, когда начался суд, ее перевели в тюремную камеру, где была железная кровать: к ней Жанну приковывали по ночам. Камеру стерегли пятеро солдат, которые являлись туда в любое время, а иногда торчали целыми днями, глядя, не начнет ли ведьма творить какие-нибудь чары. Иногда ее обматывали цепью и в этом беспомощном состоянии щипали и гладили. До крайностей, впрочем, не доходило — она не раз жаловалась судьям на попытки ее изнасиловать, но, похоже, тюремщики все же имели приказ этого не делать.

Главным тюремщиком Жанны стал Ричард Бошан, граф Уорик, представитель старинного английского рода, друг короля Генриха V и наставник его сына. С 1427 года он был капитаном Буврейского замка и умер там же 12 лет спустя, завещав имя и титул своему зятю Ричарду Невиллу, который прославился в годы Войны Роз, получив прозвище "делателя королей". Уорик никогда не поднимался так высоко: он был лишь усердным исполнителем чужой поли. Презирая Жанну как француженку и к тому же простолюдинку, он не сделал ничего, чтобы как-то облегчить ее участь. Помощник руанского бальи[7] Пьер Дарон вспоминает, что видел Жанну в замке Буврей: "Ноги ее были в цепях и к ним была прикреплена большая деревянная колода; при ней было несколько сторожей-англичан". Судебный пристав Жан Массье, который сопровождай пленницу из тюрьмы на допросы, рассказывает: "Я точно знаю, что ночью она лежала, скованная кандалами и крепко привязанная к ножкам кровати цепью, пропущенной через кандалы; кровать же прикреплялась к деревянному брусу длиной пять или шесть футов, замок цепи закрывался на ключ". Массье, правда, сообщает, что перед походом в суд оковы снимали — девушка просто не смогла бы проделать путь в 500 метров с тяжелыми цепями на ногах. Однако на руках у нее оставляли кандалы, а после возвращения в камеру заковывали вновь.

Для пленницы дни заточения тянулись бессмысленной тоскливой чередой, а за стенами замка кипела работа. 3 января 1431 года король Генрих VI особой грамотой передал своему советнику Пьеру Кошоиу, епископу Бове, право судить "Жанну, называющую себя Девой". Стоит отмстить, что Кошон в грамоте был назван не председателем церковного суда, а советником короля, что заранее подчиняло суд светской власти. А позиция этой власти была хорошо известна: Жанна является ведьмой и заклятым врагом англичан, потому заслуживает казни. Фактически приговор был предрешен, но требовалось соблюсти видимость правосудия — как для общественного мнения, так и для папского Рима, которому подчинялись все церковные учреждения.

Завертелись неспешные колеса средневековой) правосудия. Первым шагом здесь было предварительное расследование — еще в декабре герцог Бургундский приказал судебному приставу селения Андело Жерару Пти отправиться в Домреми и собрать там весь возможный компромат на Жанну. Однако из этого ничего не вышло: ее родственники отказались отвечать на вопросы, а односельчане отзывались о Деве самым благоприятным образом. Жерар смог сообщить руанскому трибуналу только то, что желал бы такой репутации для своей сестры. Как о чем-то малозначащем он упомянул о детских играх Жанны под Деревом фей, но опытные инквизиторы сразу же запомнили этот факт на будущее. Других свидетелей у обвинения не нашлось: почти все, кто был знаком с подсудимой, находились во владениях короля Франции. Свидетелями могли стать английские и бургундские военачальники, но они устранились, решив доверить работу по устранению Жанны специалистам — служителям церкви.

В теории отсутствие улик, добытых при предварительном расследовании, было основанием для прекращения процесса и признания Девы невиновной. Но англичане не собирались выпускать добычу из своих рук. Хитроумный Кошон нашел выход, приказав использовать в качестве улик показания самой Жанны на заседаниях трибунала. Чтобы знать, какие вопросы ей задавать, он подослал к узнице под видом духовника свое доверенное лицо, руанского священника Николя Луазелера. Нарушив тайну исповеди, он сообщал трибуналу все, что Дева говорила ему в тюремной камере. Вдобавок через отверстие в стене камеры ее ответы слушали секретарь процесса Гийом Маншон с его помощником Буагийомом, которые сообщили об атом на оправдательном процессе. Поступок Луазелера выглядит особенно подло оттого, что он выдал себя за земляка Жанны и говорил, что сочувствует ей и тоже ненавидит англичан.

Стоит отметить, что всеведущие голоса не предупредили ее об обмане Луазелера, что ставит всех, кто верит в их реальность, перед непростой дилеммой. Или Бог и святые, дававшие указания Жанне, сознательно обрекали ее на гибель, или они сами не подозревали коварства Луазелера, что выглядит совсем уж странно. Но если допустить, что голоса продуцировались сознанием самой Жанны, все становится на свои места. Конечно, она могла заподозрить в пухлом круглолицем священнике провокатора, но он был так добр к ней, так участлив! Измученная заключением девушка невольно потянулась к нему душой, расслабилась, разоткровенничалась…

Тем временем Кошон спешно рассылал посланцев, приглашая явиться в Руан для участия в заседаниях суда авторитетных богословов, проповедников и специалистов по церковному праву. Мало кто отважился отказаться от предложения влиятельного прислужника англичан, хотя некоторые все же отговорились, ссылаясь на возраст или болезнь. В итоге судить Жанну собрались 130 человек, хотя важные решения из них могли принимать только двое — сам Кошон и инквизитор Руанского диоцеза, монах-доминиканец Жан Леметр. Если первый осуществлял, так сказать, политическое руководство, то второй заботился о соблюдении юридических тонкостей. Вообще-то участвовать в столь важном процессе был приглашен инквизитор Франции Жан де Гравран, но он отказался под предлогом участия в другом деле. Леметр тоже не рвался участвовать в процессе, поскольку он, в отличие от Кошона, не был прямым пособником англичан, обязанным защищать их интересы. Относясь к Жанне достаточно гуманно, он, тем не менее, не сделал ничего, чтобы облегчить ее участь, и послушно одобрил смертный приговор.

Остальные участники, носившие звание асессоров (заседателей), проявляли в ходе процесса не слишком много активности, хотя среди них были весьма любопытные личности. Например, епископ Теруанский Людовик Люксембургский, брат графа Жана. По мнению В. Райцеса, он был закулисным координатором трибунала, хотя появился на нем лишь однажды. Но более вероятно другое — Людовик, давний соперник Кошона, от лица английских властей надзирал за судьями, не давая им своевольничать. Очевидно, в Лондоне остались им довольны: вскоре после казни Жанны Людовик получил кафедру архиепископа Руана, на которую претендовал и Кошон, а также звание кардинала.

Судебный процесс в Руане продолжался четыре с половиной месяца. Все это время судьи и судейские чиновники получали жалованье из казны английского наместника. Кошону как председателю суда заплатили в общей сложности 750 ливров, Леметру — 450, щедро вознаградили прокурора, следователя, секретарей. Рядовые заседатели-асессоры получали за присутствие на каждом заседании один ливр; обычно на заседании появлялись от 30 до 60 асессоров. Тем, кто приехал из других городов а их было большинство, выплачивались также дорожные, квартирные и суточные. Самой представительной была делегация Парижского университета, состоявшая из 20 человек; каждую неделю они все вместе получали около сотни ливров. Ее ядро состояло из шести ученых профессоров — Жана Бопера, Николя Миди, Тома де Курселя, Жерара Фейе, Жака де Турена и Пьера Мориса. Давний приятель Кошона Бопер, как и он, занимал прежде должность ректора и в 1420 году представлял университет на заключении договора в Труа. Николя Миди, в свою очередь, был ректором во время взятия Парижа бургундцами, подняв студенчество на помощь захватчикам и расправу над арманьяками. Суд над Жанной помог ему подняться по церковной лестнице, но его блестящую карьеру неожиданно оборвала проказа. Ректором успел побывать и Тома де Курсель, несмотря на молодость — ему едва исполнилось тридцать лет.