Подружка невесты - Рут Ренделл

Однако, возвращаясь от заказчика из Аксбриджа, Филипп почувствовал, как неодолимо его тянет на Тарзус-стрит. Было намного жарче, чем в прошлый вечер, гораздо более влажно и душно. Оставив окна в машине открытыми, он думал: по закону подлости, если я закрою окна и запру машину, она меня не пустит, а если окна будут открыты, то пустит и придется возвращаться, чтобы их закрыть.

Старик исчез, осталась только тряпка, завязанная на ограде у подвала. Филипп поднялся к входной двери, постучал дверным кольцом. Он стучал раз десять. Отступив назад, он посмотрел вниз, в подвальные окна, и ему показалось, будто ставни дрогнули. На мгновение Филипп подумал, что ставни на самом деле открыты, а просто Сента — или кто-то другой — затворила их, услышав шаги. Наверное, померещилось. Наверное, это самообман. Во всяком случае, ставни были закрыты.

В среду Филипп не стал приезжать, и это было самое трудное из всего, что ему когда-либо приходилось делать в жизни. Он больше не мог жить без нее. Конечно, эта была тоска не только по сексу, хотя и по нему тоже. Продолжавшаяся жара усиливала боль. Он лежал на кровати голый, наполовину накрывшись простыней, и вспоминал о том дне, когда Сента легла в эту постель. Филипп уткнулся лицом в подушку, схватил ее и застонал. Когда он заснул, впервые за долгие годы ему приснился мокрый сон: он занимается с ней любовью на кровати в квартире на Тарзус-стрит, он глубоко в ней и вскрикивает от счастья и удовольствия на пути к ликованию в совместном оргазме. Филипп сразу же проснулся, стал всхлипывать и перевернулся на другой бок, ощутив липкую влагу у бедра.

И это было еще не худшее. Хуже было то, что он, будучи физически удовлетворенным, знал, что все это сон, что на самом деле ничего не произошло. Филипп встал очень рано и сменил простыни. Он думал: я должен увидеть ее, так больше продолжаться не может, представить еще один такой день невозможно. Она меня уже достаточно наказала, я знаю, что был не прав, знаю, что поступил нехорошо, бестактно, даже жестоко, но не может быть, чтобы она хотела продолжать меня мучить, должна же она дать мне возможность все объяснить, извиниться.

Просто анекдот, правда, — обычный дом на обычной захолустной лондонской улице, а в него никак нельзя попасть. Он не заколочен досками, у него самые обыкновенные двери и окна. Когда Филипп ехал по Лондону на очередную встречу с миссис Финнеган в Кройдон, его неожиданно посетила странная мысль: в доме, кроме Сенты, никто не живет. Вся эта огромная хибара пустует, лишь Сента снимает комнату в своем подвале. Туда можно проникнуть, думал он, можно просто разбить подвальное окно.

Рой набросал приблизительный проект душевой размером со средний шкаф.

— Я хочу, чтобы была ванна, — сказала миссис Финнеган.

— В таком случае вам придется пожертвовать половиной спальни, а не четвертью.

— У меня должна быть такая спальня, чтобы в нее поместились две небольшие кровати или в крайнем случае одна двуспальная.

— А вы не хотите поставить двухъярусную кровать?

— В вашем возрасте еще позволительно так рассуждать, но большинству моих друзей за шестьдесят.

Филипп спросил разрешения позвонить. Хозяйка согласилась, если только платить будут те, с кем он будет разговаривать. Он хотел посоветоваться с Роем. Рой, в последнее время общительный и, на удивление, всем довольный, попросил передать этой старой глупой вонючке, чтобы она переехала в дом побольше.

— Нет, лучше не это. Предложи ей сидячую ванну. Они на самом деле ничего. Это такая роскошь — иметь ванну, особенно, когда ты одной ногой в могиле… — он здорово смеялся над собственной шуткой, — а другой — на куске мыла.

Филипп попробовал дозвониться через коммутатор на Тарзус-стрит. Сента наверняка когда-нибудь поднимает трубку, должна, по крайней мере. А если с ней захочет связаться ее агент? Что, если одно из тех прослушиваний или какая-нибудь проба оказались успешными? Сента не отвечала. Филипп предложил миссис Финнеган поставить сидячую ванну — хозяйка сказала, что подумает. Должен же быть способ проникнуть в дом. Она что, никогда не оставляет дверь открытой? А как же газовщики, или те, кто снимает показания электросчетчиков, или почтальоны с посылками? Или она знает, что в это время может прийти он?

Филипп уже освободился. Было поздно возвращаться в офис, но, вообще говоря, слишком рано, чтобы закончить рабочий день. Но он-таки решил закончить. А как же те субботы, когда он работал и ему за это не платили? На часах без двадцати пять, а он в Западном Хэмпстеде, в десяти минутах езды от Тарзус-стрит, даже с учетом пробок. Сента наверняка не ждет его в пять.

Со стороны парка Хэмпстед-Хит он слышал грохот. Миссис Финнеган сказала, что скоро гроза и она-то очистит воздух. Яркое дерево молнии выросло из-за крыши театра «Трисайкл» и разбросало ветви по багровому небу. Филипп сохранит в памяти эти капли дождя на белом тротуаре Тарзус-стрит, черные, большие, как старые пенни. Старик вернулся на свое место, но теперь занялся мусорным баком, из которого, как пузыри, свисали набитые пакеты из «Теско». Филипп стоял на улице и смотрел на дом. На этот раз он заметил, что на окнах нет занавесок, только на одном — том самом, с ящиком, полным увядших растений, — были закрыты ставни, такие же, как у Сенты.

Возможно, в прошлый раз он их просто не заметил. Трудно вспомнить. Неужели Сента и вправду живет здесь одна? Может, она вообще вселилась сюда незаконно? Филипп не собирался сегодня подходить к двери, но нагнулся, чтобы заглянуть в подвал, и постучал в окно. Ставни, конечно, были закрыты. Он постучал сильнее, подергал раму. По тротуару шли мужчина и женщина. Они не обратили на Филиппа никакого внимания. А может, он самый настоящий грабитель, который ломится в дом, чтобы что-нибудь украсть и перевернуть все вверх дном! Но прохожие сделали вид, что ничего не замечают.

Филипп поднялся по лестнице и, словно забыв о своем намерении, постучал. Он стоял у двери, стучал и стучал. Ужасный раскат грома, казалось, сотряс все дома, в том числе и этот. Рядом кто-то закрыл окно в подвале. Дождь обрушился стремительным потоком прямых блестящих струй воды. Филипп стоял на крыльце, у самой двери, дождь хлестал его острыми холодными струнами, осыпал серебряными брызгами. Он машинально продолжал стучать, хотя был уже уверен, что дома никого нет. Разве можно стоять внутри и спокойно слушать, как колотят в дверь? Сам бы он не вынес этого.

Когда дождь немного стих, Филипп побежал к машине. Он заметил старика, сидящего у лестницы, еще более высокой, чем в доме Сенты. Бродяга прятался от дождя на крыльце с крутой крышей и деревянными опорами и обгладывал куриные кости. Сента никогда не уходила из дома надолго. Филипп решил дождаться ее возвращения. Как можно было еще неделю назад сомневаться, влюблен ли он! Был ли он совершенно слеп или просто не имел никакого представления о собственных чувствах? Влюблен ли он! Пройди она сейчас по улице, Филипп не удержался бы и бросился к ее ногам. Невозможно не упасть к ее стопам, не начать обнимать и целовать их, рыдая от радости, что он просто увидел ее, что снова с ней, пусть даже она откажется с ним разговаривать!