Корона Подземья - А. Г. Говард

– Значит, ты пытаешься мне внушить, что никак не связан с пропажей мозаик.

Морфей молчит. Он смотрит прямо вперед, напрягшись, и держит шляпу на коленях. Он явственно что-то скрывает. Продолжая смотреть на него, я начинаю отпускать тормоз. Морфей предостерегающе кладет руку мне на колено и указывает вперед.

По переходу едет ребенок на трехколесном велосипеде. Мое сердце начинает бешено колотиться, руки, вцепившиеся в руль, тяжелеют. Меня охватывает паника. Я бы сшибла этого малыша, если бы Морфей не вмешался. Я могла его убить…

– Не понимаю, – шепотом говорю я, чувствуя, как пульс возвращается к норме, когда ребенок, целый и невредимый, въезжает на тротуар.

– Чего ты не понимаешь, любовь моя? – спрашивает Морфей, не сводя с меня угольно-черных глаз.

– Ты мог бы позволить мне переехать этого мальчика. Он ведь тебе совершенно не нужен. Ничего не стоящий смертный. Вроде Финли.

Он принимает привычный небрежный вид.

– Не хотелось пачкать машину.

Потрясенная его бессердечием, я моментально забываю, что нахожусь на перекрестке. Нам кто-то сигналит, и я жестом показываю: «Проезжайте».

– Ты совсем не знаешь сострадания? – хмуро спрашиваю я, глядя на отражение Морфея.

Он смотрит на меня в зеркале и тоже хмурится. Его рука по-прежнему лежит на моем колене, тяжелая и теплая – я чувствую это сквозь лосины.

– Можешь отпустить, – говорю я.

Морфей на мгновение сжимает пальцы, прежде чем убрать руку.

– Внимательнее. Водить машину – это большая ответственность.

– Как скажешь, бабуля, – говорю я и тру ногу, чтобы уничтожить следы его прикосновения. – Я за рулем гораздо дольше, чем ты. И еще жива.

Я направляюсь к жилым кварталам, и в голове у меня возникает план. Осознание того, что Морфей ценит свою машину выше человеческой жизни, – полезный козырь.

Появляется вывеска – «Роскошь и доступность: теплые винтажные дома». На заброшенной стройке в небо вздымаются остовы крыш. Издалека доносится свисток поезда… печальный одинокий звук.

– Мы едем куда-то не туда, – замечает Морфей, и я слегка улыбаюсь.

– Да? Ну, я решила немного поиграть, – говорю я, поддразнивая его. – Ты всегда говорил, что игры – это весело.

Свернув на первую же грунтовку, я жму на газ.

Морфей застегивает ремень безопасности и хватается за приборную доску. Костяшки пальцев у него белеют.

– Эта игра мне как-то не очень нравится.

Драгоценные камни у него вокруг глаз слабо вспыхивают темно-синим цветом беспокойства.

Я жму на газ сильнее. Стрелка спидометра переползает с отметки 23 на 76 меньше чем за минуту. Вокруг вздымается пыль. Я бесчисленное множество раз носилась по этой дороге на мотоцикле с Джебом. Здесь нет копов. Грунтовка пустынна и несколько миль, до пересечения с железной дорогой, идет прямо. Идеальное место для бешеной гонки. Я снова давлю на педаль, и стрелка перескакивает на 80.

– Блин, Алисса! – Морфей одной рукой цепляется за дверь, а другой за приборную доску. – Осторожно!

Машина влетает в выбоину и подскакивает. В животе всё скручивается, когда нас заносит. Папа учил меня водить в гололед, и его уроки оживают в памяти. Я выворачиваю руль в сторону заноса и через несколько секунд возвращаю себе контроль над машиной.

Морфей хватает ртом воздух, а я стараюсь не улыбаться, слыша это. Мы влетаем в еще одну яму. Передний бампер ныряет, рассекая высокую траву на обочине. Чертополох скребет по днищу, как ногти по стеклу, пока машина скачет по неровной поверхности.

Морфей взвизгивает.

Когда мы возвращаемся на дорогу, я смотрю на него в зеркало заднего вида. Его драгоценная шляпа скомкана и прижата к груди. Если он так волнуется из-за царапин и вмятин, почему не заставит меня остановиться и не отберет ключи?

Тут я понимаю: Морфей не просто боится за машину. Это неподдельный ужас.

Вот почему он позволяет другим водить «мерс». Сам он боится. Приняв обличье Финли, Морфей не может использовать крылья или превратиться в махаона. Ему никогда не приходилось полагаться только на собственные силы при перемещениях, и он не в состоянии рассчитать силу инерции, сидя в машине. Он чувствует себя так, как будто сидит в бочке, которую спустили с утеса и которую нельзя остановить. Значит… лучше посадить за руль того, кто знает, что делает.

Впервые, сколько я себя помню, Морфей оказался вне своей стихии. Впервые, сколько я себя помню, контроль в моих руках.

Много раз он дразнил и подначивал меня, когда мы собирались летать. Много раз заставлял противостоять жутким тварям и выпутываться из пугающих ситуаций, от которых я цепенела. Морфей не знал жалости.

Пора преподнести ему урок и получить кое-какие ответы.

Нажав на газ, я улыбаюсь – как Чеширский Кот.

Коричневая пыль стучит по стеклам и бокам машины так громко, словно мы попали под град. Включив щетки, чтобы почистить ветровое стекло, я издаю радостный вопль.

– Отлично прокатились! Правда, Морфей? Не хуже полета. Да?

Он, сжавшись, сидит рядом и старается скрыть панику. Лицо у него зеленое. Даже драгоценные камни приобрели какой-то болезненный, гнилостный оттенок.

– В чем дело? Животик бо-бо? А разве ты сам не говорил, что адреналин позволяет тебе почувствовать себя живым?

– Заткнись! Лучше смотри, куда едешь! – вопит Морфей, перекрикивая свисток поезда, который звучит всё громче.

Я смеюсь и смотрю на дорогу – там, впереди, переезд, а дальше мой район.

– Вот что я тебе скажу. Я буду ехать тихо и гладко при двух условиях. Во-первых, ты сам объяснишь Джебу, что случилось сегодня в душевой. А во-вторых, я хочу знать правду о моих мозаиках. Иначе…

Я жму на педаль, и машина делает рывок.

– Ладно! – Морфей стискивает шляпу дрожащими пальцами.

– Оба условия. Поклянись.

Он прижимает ладонь к груди, повторяет мои требования и неохотно ворчит:

– Клянусь жизненной магией.

– Прекрасно. Итак, мозаики.

Морфей бьет себя шляпой по бедру.

– Ты правда думаешь, что я единственный, кто обладает способностью незаметно забраться в машину с включенной сигнализаций? Кое-кому эти мозаики нужны не меньше, чем нам. Она сделает что угодно, лишь бы их заполучить.

– Она? – Я качаю головой и сбрасываю скорость до сорока миль в час. – Но мама была со мной в больнице. Как она могла…

Положив смятую шляпу на колени, Морфей бросает в мою сторону взгляд, по сравнению с которым кипящая лава – ничто. Затем он смотрит на подвеску-ключик.

– Червонная Королева, – шепчу я, и при этой мысли у меня начинается мигрень. – Она здесь. В мире людей.