«Веду бой!» 2012: Вторая Великая Отечественная - Федор Вихрев

После выдали документы. Лейтенант Алексей Иванцов, ага. А «парабеллум» мне не дали. Вообще ничего не дали. Зато выдали командировочных на три месяца вперед. И сухпай. В зеленых пластиковых упаковках. Знаете такие?

На вокзал примчалась и Лиса. Я ей отдал половину денег. Ей будет нужнее. И посоветовал уехать на время в деревню к моей маме. Во время войны легче выжить там. Да, кстати, велел жене обязательно купить электрошокер. Для травматики ей не хватит времени. Да и не продадут сейчас. Млять, надо было озаботиться этим раньше. Идиот я. Дооткладывался «на потом». И водки велел купить. Ящик. Лучшая валюта в такое время.

За двадцать минут до наступления комендантского часа отправил ее силой домой. Мишка там дома один. Пообещал телеграммы слать при возможности.

Нет… Все-таки смутные времена легче в одиночестве переживать.

Эшелон… И откуда это древнее слово взялось? Эшелон двинулся ровно в восемь… В двадцать ноль-ноль. Пора приучаться думать по-армейски.

Фила я найти не успел. Поперся знакомится с полковником Калининым. Знакомство началось с непременной чарки, ею и закончилось. Нормальным мужиком оказался. Моих лет. После третьей стопки перешли на «ты».

Проснулся я утром. Дикая жажда. На самом деле главный русский вопрос не «Что делать?» или «Кто виноват?». Главный русский вопрос: «На хрена я пиво с водкой мешал?»

Он вечен, этот вопрос. Вечен и безнадежен.

Поэтому, когда я выбрался почти на четвереньках на перрон Ярославского вокзала, медленно, почти как зомби, побрел за пивом в ближайший киоск.

И был немедленно остановлен патрулем.

— Ваши документы, товарищ лейтенант?

— Мнэ-у-у-у… — выдохнул я густым перегаром и трясущимися руками полез в карман.

— Это со мной! — вдруг послышался рявкающий голос слева. Полковник Калинин был как помидорчик. Розовощекий и гладкий. А я как огурчик — зеленый и весь в пупырышках. Нет. Все-таки вояки — чемпионы в плане поглощения спиртного. И только медики могут с ними поспорить. Лишь на третьем месте — журналисты.

Калинин метнул своими корочками перед патрулем, и бойцы нас пропустили.

— Ты куда направился, лейтенант? — широко шагая, спросил меня командир спецназа.

— За пивом, тащ полковник, а что? — я еле догонял его.

— Хе! — ухмыльнулся Калинин. — Вечно вы, журналисты, все последними узнаете. Сухой закон в стране!

Потом он остановился, с ехидной какой-то жалостью посмотрел на меня. Снял флягу с пояса и протянул мне:

— Будешь, штафирка?

Я вздохнул и не смог отказаться. Понятно, что там была не вода.

— Вали в вагон и отсыпайся. Это приказ.

Я кивнул, пытаясь унять рвотный рефлекс, и сделал несколько шагов в сторону вагона. Потом не выдержал и сел на перрон. Патрульные, охранявшие выход с платформы, с завистью посмотрели на меня. Голова кружилась… Мама, не горюй!

«Оуо! Ты снова в армии!»

Добрался я до своего вагона с трудом. А уж как залезал на полку — лучше и не вспоминать…

Проспался я лишь к полудню. Калинин так и не появился. Потопал к титану и заварил чайку покрепче. С дохлой долькой лимона, оставшейся на столе после вчерашней пьянки.

Потом уже выполз на перрон, спрятался в теньке и начал медленно приходить в чувство. Слегка потрясывало. Но не настолько, чтобы чай разлить на штаны. А на перроне… Я такое видел только в фильмах про войну. Военные сновали туда-сюда. Чего-то таскали. Некоторые выходили за оцепление, показывая какие-то бумажки. И ни одного штатского.

— Здорово! — заорал мне кто-то в ухо так, что я едва не подпрыгнул.

— Фил? — удивился я. — Ты же с вэвэшниками должен был остаться?

— А-а-а-а… — махнул мой товарищ рукой. — Они там еще неделю проваландаются. Чего мне там делать? Напросился с твоими ехать. Еле уговорил.

— А вчера чего не присоединился?

— Не дошел! — заржал Фил. — Ты тоже вчера передвигался с трудом, как я понимаю.

Вместо ответа я только кивнул.

— Ну, какие новости, чего нового?

Я пожал плечами.

— И у меня ничего. О! Погоди-ка! — Фил вдруг напрягся, ноздри его раздулись — точь-в-точь охотничья собака, почуявшая дичь.

Я проследил за его взглядом. На краю перрона сиротливо стояли два мента, ошалело разглядывая военную суету вокруг. Они очень четко выделялись в своих черных куртках среди моря зелени. Как они здесь оказались?

Фил подождал, когда рядовой с сержантом отвернутся, осторожно подошел со спины и… Как влепил пендель рядовому под зад! Мент едва не упал. Когда второй развернулся и схватился было за свой ментовский «укорот», Фил рявкнул на него:

— X… тебе, а не московская регистрация! Мудак!

— Э-э-э… Военный… — растерялся мент.

— Пшел вон, сержант. Ты тут, вообще, чего делаешь? Иди нах, бомжей нах гоняй…

Потом раздался такой отборный мат, что бегающие мимо бойцы невольно ускоряли шаг. Рефлекс такой армейский. Если кто-то кого-то материт — надо делать ноги, и подальше. Пока самому не досталось.

Фил гордо вернулся ко мне:

— Всю жизнь мечтал…

И предложил выйти на площадь трех вокзалов. На мое удивление, выразительно постучал по лбу и потащил меня к патрулю. Всегда удивлялся его настойчивости и упертости. Все-таки он — настоящий репортер. Я скорее аналитический обозреватель. Мне по душе сидеть и корпеть над информацией, нежели добывать ее.

Фил без тени сомнения подошел к капитану и сунул под его красные, усталые глаза свои корочки военкора, полученные им вчера в МВД. Я такое же в УФСБ получил.

— Товарищ капитан, нам на телеграф! Срочное задание!

— Без предписания не могу, — буркнул капитан и отвернулся. Фил вздохнул.

— Товарищ капитан, мне через двадцать минут необходимо отправить информацию в штаб Приволжского военного округа. Если вовремя телеграмма не придет — я переведу стрелки на комендатуру и вас лично. Можно ваши документы?

Капитан поморщился, как от зубной боли. Помялся.

— Запрещено!

Вечный армейский бардак. Документов с печатями недостаточно. Нужна бумажка от начальника эшелона, написанная от руки. И толку от этого патруля?

Мы отошли, недовольные. И тут Филу в башку пришла идея. Ему вечно туда идеи приходят. Иногда даже не очень безумные.

Он остановил лейтенанта, за которым тащили тяжелый зеленый ящик два бойца.

После короткого разговора бойцы рванули обратно, а за ящик схватились мы и потащили его. Тяжелый, сцуко! Однако труд и секс — лучшее средство от похмелья.

Комендач только ухмыльнулся, когда мы проходили мимо, а Фил ему показал язык.