Антоний и Клеопатра - Колин Маккалоу

— И он думает, что я выступлю в палате с предложением отменить его статус государственного врага и снять все запреты в обмен на его помощь в освобождении Рима от Октавиана?

— Именно так, да.

— Насколько я понимаю, он предлагает явную войну, и если возможно, завтра же?

— Ну-ну, Марк Антоний, все ведь знают, что вы с Октавианом рано или поздно столкнетесь! А поскольку из вас двоих — Лепида я в счет не беру — ты имеешь imperium maius над девятью десятыми Римской империи и контролируешь ее легионы и ее доходы, что еще может случиться в результате вашего столкновения, как не полномасштабная война? Более пятидесяти последних лет история Римской республики — это одна гражданская война за другой, и ты действительно веришь, что Филиппы — это конец последней гражданской войны? — Либон говорил тихо, с невозмутимым лицом. — Секст Помпей устал быть изгоем. Он хочет получить то, что ему полагается, — восстановление его гражданства, разрешение наследовать имущество его отца, Помпея Магна, возврат этого имущества, консульства и права проконсула в Сицилии навсегда. — Либон пожал плечами. — Есть еще кое-что, но пока достаточно, я думаю.

— И в ответ на все это?

— Он будет контролировать моря как твой союзник. Простите заодно Мурка, и у тебя будет и его флот. Агенобарб говорит, что он независимый, хотя тоже такой же пират. Секст Помпей также гарантирует тебе бесплатное зерно для твоих легионов.

— Он требует от меня выкуп.

— Это «да» или «нет»?

— Я не заключаю договоров с пиратами, — сказал Антоний обычным голосом. — Однако ты можешь сказать твоему хозяину, что, если мы встретимся на море, я надеюсь, он пропустит меня, куда бы я ни направлялся. Если он сделает так, мы посмотрим.

— Скорее «да», чем «нет».

— Скорее ничего, чем что-то, — на данный момент. Мне не нужен Секст Помпей, чтобы раздавить Октавиана, Либон. Если Секст думает, что он нужен, он ошибается.

— Если ты решишь переправлять свои легионы из Македонии в Италию по Адриатике, Антоний, тебе ни к чему помехи в виде чужого флота.

— Адриатика — это участок Агенобарба, и он мне не помешает. Я его не боюсь.

— Значит, Секст Помпей не может назвать себя твоим союзником? Ты не будешь говорить в сенате в его защиту?

— Конечно нет, Либон. Самое большее, на что я соглашусь, — это не ловить его. Если бы я охотился за ним, то исколошматил бы его. Скажи ему, что бесплатное зерно он может оставить себе, но я хочу, чтобы он продал зерно для моих легионов по обычной оптовой цене — пять сестерциев за модий, и ни драхмой больше.

— Это невыгодная сделка.

— Ставить условия могу я, а не Секст Помпей.

«И какую роль в этом упрямстве играет тот факт, что теперь у него мать на шее? — думал Либон. — Я говорил Сексту, что это нехорошая идея, но он не слушал».

В комнату вошел Деллий под руку еще с одним подхалимом, Сентием Сатурнином.

— Взгляни, кто приехал с Либоном из Агригента! — радостно крикнул Деллий. — Антоний, у тебя еще осталось то хиосское красное?

— Тьфу! — плюнул в сердцах Антоний. — Где Планк?

— Здесь я, Антоний! — откликнулся Планк, подходя, чтобы обнять Либона и Сентия Сатурнина. — Здорово, правда?

«Очень здорово, — кисло подумал Антоний. — Четыре порции сиропа».

Марш его армии к Адриатическому побережью Македонии начался просто как демонстрация с целью напугать Октавиана. Отказавшись от мысли воевать с парфянами, пока не повысится его доход, Антоний сначала хотел оставить свои легионы в Эфесе, но визит в Эфес изменил его намерение. Каниний был слишком слаб и неспособен контролировать столько старших легатов, если рядом не будет Антония. Кроме того, идея напугать Октавиана была слишком заманчивой, и противостоять ей он не мог. Все были того мнения, что вот-вот разразится война между двумя триумвирами. Но Антоний оказался перед дилеммой. Не покончить ли с Октавианом прямо сейчас? Эта кампания будет дешевой, и у него имелось достаточно транспорта для перевозки легионов по морю до родной территории, где он мог взять легионы у Октавиана и пополнить ими свои, а еще забрать у Поллиона и Вентидия их четырнадцать легионов! И еще десять в случае поражения Октавиана. А все, что он найдет в казначействе, пойдет в его военную казну.

И все-таки Антоний колебался… Когда выяснилось, что совет Либона о Юлии Антонии оказался правильным, и она исчезла с его горизонта, Антоний немного расслабился. Его афинское ложе было удобным, а что касается армии в Аполлонии… Время покажет, что ему делать. Он не подумал, что, откладывая это решение, он возвещал всему миру, что у него нет никакого решения относительно своих будущих действий.

Она выглядела такой старой и усталой, его любимая госпожа Рома. С вершины холма Велия Октавиан видел Римский Форум и дальше — Капитолийский холм. Если бы он посмотрел в другую сторону, то увидел бы Церолитное болото, тянувшееся вдоль Священной дороги до Сервиевой стены.

Октавиан любил Рим со страстью, несвойственной его натуре, склонной к холодности и отстраненности. Он считал, что богиня Рома не имела соперника на всем земном шаре. Как он ненавидел, когда кто-нибудь говорил, что Афины затмевают Рим, как солнце затмевает луну, что Пергам на своих высотах намного красивее, что по сравнению с Александрией Рим выглядит как галльская крепость! Есть ли его вина в том, что храмы пришли в упадок, государственные здания покрылись копотью, площади и сады заброшены? Нет, вина лежит на правителях города, ибо они больше заботятся о своих репутациях, чем о городе, который сделал их. Рим заслуживает лучшей участи, и если это будет зависеть от Октавиана, его участь будет лучшей. Конечно, были исключения: великолепная базилика Юлия, которую построил Цезарь, — шедевр, служивший ему форумом; базилика Эмилия, табуларий Суллы. Но даже на Капитолии такие храмы, как храм Юноны Монеты, очень нуждались в свежей краске. От яиц и дельфинов Большого цирка до алтарей и фонтанов на перекрестках, бедная богиня Рома, потрепанная дама на закате.

«Если бы у нас была хоть десятая часть тех денег, что римляне тратят на войну друг с другом, Риму не было бы равных по красоте, — думал Октавиан. — Куда уходят все эти деньги?» Этот вопрос он часто задавал себе, и ответ мог дать только предположительный. Деньги шли в кошельки солдат, которые либо потратят их на бесполезные вещи, либо будут копить, а еще в кошельки производителей и торговцев, которым выгодны войны, и в кошельки тех самых людей, что развязывают эти войны.

«Но если последнее верно, — удивлялся Октавиан, — почему у меня нет никакой выгоды?

Взять хоть Марка Антония. Он украл сотни миллионов, большую часть которых потратил на поддержание своего гедонистического образа жизни, а не на уплату легионам. А сколько миллионов он передал своим так называемым друзьям, чтобы выглядеть великодушным человеком? Да, я тоже украл — я взял военную казну Цезаря. Если бы я этого не сделал, сегодня я был бы уже мертв. Но в отличие от Антония я никогда не брошу денег на ветер. То, что я трачу из моего спрятанного клада, идет, надеюсь, на благое дело, поскольку я плачу моей армии агентов. Мне не выжить без моих агентов.