Мой самый любимый Лось - Константин Фрес

— Ты вре-ешь, — шепчет Акула страстно и жарко, и Анька в ужасе понимает, что он прижимается к ней уже весьма недвусмысленно, а его глаза горят мерзенько, масляно. — Когда ты мне его давала, вы с ним в ссоре были. Откуда тебе было знать, что у вас все наладится?

Его руки лапают ее задницу уже совершенно беззастенчиво, и Анька срывается, с остервенением хлещет его по лицу, так, что ладоням больно, разбивая его нос в кровь.

Нужно отдать Акуле должное — он не отпустил ее тотчас же. Несмотря на град ударов, несмотря на кровь, брызнувшую из носа, он крепко сжимал брыкающуюся Аньку, тиская ее так, словно она не колотила его, а страстно целовала. И только рука Лося прекратила это безобразие.

Аньке показалось, что ее от Акулы отбросило взрывом, а само Акулу расшвыряло осколками по небольшому пространству. Несколько человек висели на плечах Лося, но тот, нанеся один лишь удар, от которого у Акулы поехала крыша и глаза свободно загуляли в глазницах, никак не координируя свой взгляд, тут же остыл, и отступил, стряхнув с плеч удерживающих его людей.

— Вот зачем ты приехал, — с ненавистью выплюнул Лось в сторону еле ворочающегося брата, нервно отряхивая одежду, будто испачкался. — Все изгадить!

Акула, приподнявшись на локтях, охая, с разбитым в кровь лицом, ощупал языком зубы, проверяя все ли целы, и засмеялся, мотая головой.

— Какие сильные чувства, — проговорил он, еле ворочая языком. — А в ее чувствах ты уверен?

Но Лось больше не стал слушать его липких речей, которые опутывали, как паутина. Он обнял перепуганную Аньку за плечи и решительно повел ее к выходу.

— Я не специально.

Это были первые слова, произнесенные Анькой по возвращении из бара.

В доме темно и тихо, но тишина сейчас почему-то угнетает, вспыхивающие за окном фонарики раздражают, и Аньке хочется их погасить, потому что праздник, как ей кажется, кончился, и теперь их сияние выглядит фальшивым и совсем лишним.

Она сама была испуганной и растерянной, и Лось, мельком оглянувшись на нее, лишь кивнул головой, и снова отвернулся, стаскивая с плеч пиджак.

— Я знаю, — коротко бросил он. Вот и весь ответ.

Аньке очень хотелось подбежать, обнять его, повернуть к себе и говорить, говорить, говорить — много слов, оправдывающих ее бездумное поведение, объясняющих все и сразу, — но она боялась даже подойти к нему. Нет, Лось не ударил бы. Это она не только знала — она это чувствовала. И Анька боялась не грубости и не злости с его стороны. Она боялась, что он не позволит ей прикоснуться к себе. Боялась его холода, боялась, что он оттолкнет, станет чужим… Акула, этот пожиратель падали, на самом деле сделал больно, очень больно Лосю, Анька чувствовала, как тот буквально кипит, сдерживаясь из последних сил, чтобы не выплеснуть свое раздражение, свой гнев и не передать часть боли ей, Аньке.

«Все терпит сам, сохатый, — отчасти с раздражением подумала она, насмелившись-таки подойти к нему и осторожно положить ему руку на плечо. — Вот упрямец парнокопытный! Лучше б ругался, тряс, спрашивал, чем это упрямое молчание!»

Вот теперь ей до темноты в глазах хочется отомстить Акуле. Уже не за себя и не за обманутых девочек — за ту грязь, которой подлый хищник посмел кидать в Лося. Анька знает, что его не пронять никакими высокими чувствами, Акула не любит никого, кроме себя, и способен оценит только то, что случается с ним. И ему специально хочется сделать больнее, щипнуть в бочину чувствительно, чтоб скривился и долго помнил…

— Лось, — строго произнесла Анька, заставляя мужчину усесться на постель, чтобы глаза их были на одном уровне, — выслушай меня! Я правда не специально! Я вижу — ты мне не веришь! Но я и подумать не могла, что он решится на такое при тебе… и если б знать…

— Я мог подумать об этом, — невыразительным голосом произнес Лось, перебив ее. — Я мог подумать о том, что он так сделает. И не допустить этого. Но мне показалось…

Он внимательно глянул Аньке в лицо, и ей сделалось ужасно неуютно от его какого-то отчужденного взгляда.

— Анья, — очень мягко произнес он, но от этой мягкости у нее мороз по коже пробежал. — Ты… ты слишком остро на него реагируешь. Скажи… может, я действительно вам мешаю? Тебе мешаю, — так же мягко поправил он. — Может, действительно… ты увидела его, вспыхнули старые чувства… Я не хочу неправды. Помнишь, ты сама этого хотела — честности? Я тоже этого хочу. От тебя. И поэтому…

Анька не дала ему договорить. Изумленно, словно видела величайшее чудо в своей жизни, она взяла его лицо в свои ладони, заглянула в серые спокойные глаза, пытаясь рассмотреть в них то, что на самом деле хочет сказать Лось. Но тот слишком хорошо умел скрывать свои эмоции, слишком тщательно,

— Лось, — протянула она, — ты что, с ума сошел?! Да ты как мог подумать-то такое?! Как в голову-то тебе хоть на миг пришло, — Анька даже слов не могла подобрать некоторое время, она молча таращилась на Лося, — что он может быть лучше тебя?!! Что я могу променять тебя, — она едва не расхохоталась от этой нелепейшей мысли, — на этого скользкого хорька?! Да как его любить-то, он же…

Лось опустил глаза, упрямо качнул головой.

— Любят не за что-то, — веско заметил он, — а просто так.

— Нет! — изумленно воскликнула Анька, снова заставляя его посмотреть на себя, сжав его упрямую голову. — Нет! Кто сказал тебе эту глупость?! Ну, то есть, сначала да, когда влюбляешься и не знаешь человека, то да! В красоту, в обаяние. В слова, которые говорит этот человек. В его обещания. Но я же рассказывала тебе, как все оборачивается потом. А когда его узнаешь… да невозможно в здравом уме этого слизняка любить! Он же полон гадостей, как мусорное ведро! А ты… Знаешь, когда я полюбила тебя, знаешь?

Анька вспомнила краденую шапку, сползающую ей на глаза, теплый кокон там, в машине, в который упаковал ее Лось, и ей тотчас же захотелось вдохнуть еще того, уютного и спокойного тепла, прижаться к его груди, забраться на колени, как тогда.

— Когда? — таким же бесцветным голосом поинтересовался Лось. По всему было видно, что он настроен скептически, и Анька идет в наступление, разбивая его холодность, которой он тщательно отгораживается от нее. Она забирается к нему на колени, обвивает его шею руками, устраивается удобно и уютно, и ему ничего не остается делать, кроме как обнять ее тело, прильнувшее к нему.

— Когда ты защитил меня от банды Винни-Пухов, — ответила Анька, и голос ее дрогнул. Она мигнула, вспоминая свой ужас, — и громадное облегчение при одной только мысли о лосином спасении, о том, как он ринулся ее догонять. Она уткнулась в его шею лицом, чтобы спрятать от его взгляда свои эмоции, которыми не владела так, как он, и продолжила: — Когда ты меня укутывал. Когда прижимал к себе и успокаивал. Я почувствовала… что мне очень спокойно с тобой. Ты тот человек, который сможет меня спасти и защитить. А это важнее, чем сладенькая болтовня. Лось, верь мне. Я знаю, о чем говорю. Я правда тебя люблю. Правда. Неужели ты не чувствуешь этого?