Рассказчик. Воспоминания барабанщика Nirvana и фронтмена Foo Fighters - Дэйв Грол

хите 1973 года «Ooh La La». О, Ронни… если бы ты только знал. Золотые слова… Этот аванс в 400 долларов — определенно самая большая сумма, которую я когда-либо видел в своей жизни! В моем представлении я был теперь гребаным Уорреном Баффеттом[41]! Я был сыном учительницы государственной школы округа Фэйрфакс, поэтому мое детство было далеко не беззаботным, и я научился жить по средствам, работая, чтобы сводить концы с концами, как мог, и умея радоваться мелочам. Музыка, друзья и семья. Никогда еще я не зарабатывал так много стрижкой газонов, покраской домов, подготовкой мебели для доставки или работой на кассе в Tower Records в центре Вашингтона. Это успех. Я наконец сорвал джекпот, но вместо того, чтобы сэкономить и отложить эту грандиозную сумму, чтобы как-то обеспечить себе пропитание (только представьте горы корн-догов!), я сделал то, что делает большинство молодых музыкантов с первым гонораром, — спустил все на всякую херню.

Оглядываясь назад, я теперь понимаю, почему пошел прямиком в универмаг Fred Meyer, чтобы купить пневматический пистолет и консоль Nintendo. Ясно, что это те детские мечты, которые так и не сбылись. Нельзя сказать, что я был несчастным или обездоленным ребенком, но все лишние деньги в доме копили на более практичные вещи, такие как новая обувь или зимние куртки (возможно, однажды там и был минибайк за 50 долларов, но это уже другая история). Моя неутомимая мать вкалывала на нескольких работах, чтобы свести концы с концами: учительница днем, клерк универмага ночью. Она составляла сметы для салона чистки ковров и работала в клининге Servpro по выходным. Как мать-одиночка, которой нужно кормить двоих детей, она делала все возможное, чтобы мы были здоровы и счастливы. И мы были. Мама — настоящий альтруист во всех смыслах этого слова, и она воспитывала меня так, чтобы я нуждался в очень малом, а отдавал очень многое. Ее трудовая этика глубоко укоренилась во мне, и я, несомненно, должен благодарить ее за все, чего сегодня добился. Тягостное ощущение, что я должен быть более продуктивным, которое не дает мне спать по ночам и будит по утрам, можно напрямую проследить до тех долгих ночей, которые она проводила, проверяя домашние задания за письменным столом в гостиной под старой лампой, только чтобы проснуться до рассвета и убедиться, что мы с сестрой ушли в школу чистыми, одетыми и сытыми. Конечно, моя работа ничто по сравнению с ее карьерой педагога, но теперь благодаря ей я понимаю важность труда. Итак, 400 долларов за громкий, диссонирующий рок? Легкие деньги!

Вскоре наши дни в Олимпии мы проводили, кидая коробки с яйцами на заднем дворе нашего старого дома и до рассвета играя в Super Mario World (возможно, еще мы пару раз во имя революции расстреляли лотерейное здание через дорогу…). Наша берлога теперь превратилась подростковый центр отдыха из ада. Для меня это реально был Версаль. Однако поскольку я не умел тратить деньги, они быстро кончились, и теперь мне хватало ровно на одну последнюю нелепую прихоть: татуировку. Не первую, попрошу заметить. Нет, моей первой татуировкой был самопальный шедевр, сделанный с помощью швейной иглы, нитки и банки черных чернил в возрасте четырнадцати лет. Увидев сцену нанесения татуировки в домашних условиях в кинематографическом шедевре Ули Эделя «Я Кристина», я решил увековечить на левом предплечье логотип своей любимой группы в то время — Black Flag. Собрав все необходимые элементы из захламленных ящиков по всему дому, я дождался, пока все уснут, устроил импровизированную тату-студию в своей спальне и начал операцию. Как и показывали в фильме, я простерилизовал швейную иглу огнем свечи, осторожно обернул тонкую нить вокруг кончика и окунул ее в банку с чернилами, наблюдая, как волокна впитывают густую черную жидкость. Затем я твердой рукой начал наносить рисунок. Укол. Еще один. От иглы, прокалывающей эпидермис, по спине бежали мурашки, и я то и дело останавливался, чтобы стереть излишки расплывчатого пигмента и оценить ущерб. Мне было далеко до Kat Von D[42], но я упорно вонзал иглу себе в кожу настолько глубоко, насколько позволял болевой порог, чтобы убедиться — этот значимый рисунок никогда не исчезнет. Если вы знакомы со знаменитым логотипом Black Flag, то знаете, что он представляет собой четыре толстых черных вертикальных полосы, расположенных в шахматном порядке. Непростая задача для подростка со швейным набором его матери. Мне каким-то образом удалось закончить три из четырех полос, прежде чем я сказал: «На хер все это!» — и бросил. Не то, конечно, на что я надеялся, но теперь мое сердце наполнило чувство завершенности, каким-то образом вдохновившее меня. И это на всю жизнь.

Шли годы, и на моем теле образовалась целая коллекция этих маленьких расплывчатых воспоминаний. Маленькая отметка здесь, маленькая отметка там. И вот я наконец получил возможность сделать настоящую татуировку у итальянского художника по имени Андреа Ганора, который жил в легендарном сквоте Van Hall в Амстердаме. Это было двухэтажное здание бывшего завода, которое в конце 1987 года заняла небольшая группа панк-рокеров со всей Европы. Голландцы, немцы, итальянцы — это было сплоченное сообщество друзей, сделавшее это холодное, похожее на пещеру помещение своим домом, с концертным залом внизу (где, кстати, в 1988 году был записан мой первый концертный альбом SCREAM Live! at Van Hall). Когда мне было восемнадцать, этот сквот стал для Scream практически домом. Татуировщик Андреа жил там, и большинство обитателей Van Hall с гордостью носили на себе его работы. Он был настоящим художником, но, в отличие от стерильных лабораторных условий большинства настоящих тату-салонов, его студия располагалась в его спальне, а машинка для татуировок была сделана из старого дверного звонка. Мы курили косяк за косяком и слушали панк- и метал-пластинки; комнату наполняли наш смех и гудение инструмента. По сей день я все еще живо помню трепет от той первой, «настоящей» татуировки и каждый раз, когда смотрю в зеркало на татуировку, сделанную мне им той ночью, сразу вспоминаю его сильный итальянский акцент и сладкий запах гашиша. Тридцать три года спустя ее цвет все еще не поблек.

Вскоре период шикарной жизни закончился, и я вернулся к экономному распределению корн-догов и бесконечным проклятиям в сторону черепахи в террариуме в попытках спрятаться от этого стука, засунув голову под грязные подушки со старого дивана. Урок усвоен. Постепенно я начал скучать по дому. Я бросил друзей, семью, свою милую Вирджинию ради… этого. Суровая зима Тихоокеанского Северо-Запада и отсутствие солнечного света только