Пуговка для олигарха - Таня Володина

А потом, словно мало ему было проблем, в его жизни появилась Надя.

Глеб застонал и добавил горячей воды. Жгло снаружи, жгло изнутри.

Как мужчина… Как мужчина… Как мужчина…

Он задавал ей вопросы не как адвокат, а как мужчина. Его интересовали очень личные, интимные подробности её жизни, и он не считал нужным скрывать свой интерес. Его грубоватая откровенность шокировала и смущала. И будоражила желания, которые из смутных мечтаний вдруг оформились в чёткое и глубокое понимание собственных чувств.

Да только поздно.

Она снова плакала, жалела себя, Глеба, Юсуфа, Любашу — всех, кто совершал в этой жизни непоправимые ошибки.

На завтрак Глеб не пришёл. За столом сидели Рафаэль и тётя Поля — оба с кислыми лицами. У неё под глазами залегли синеватые тени, а волосы не блестели, как обычно, а уныло свисали вдоль немолодого лица. Белокурость выглядела как седина. Конечно, несчастье с сыном кого угодно подкосит. Надя не сомневалась, что Рафаэль рассказал матери правду про аварию. Надеялась только, что утаил историю в клубе. Не мог же взрослый двадцатичетырёхлетний мужчина докладывать матери обо всех своих любовных приключениях?

Надя села за стол, и Нина тут же поставила перед ней тарелку серой комковатой каши. Похоже, овсянка на воде без соли и сахара. Надя ковырнула её ложкой и поняла, что аппетита нет.

— Ты не забыла выпить таблетку? — спросила тётя.

— Нет.

Сегодня она вовремя увидела коробочку с таблетками на тумбочке у кровати и вспомнила о назначении врача.

— А когда у тебя женские дела начнутся? — спросила тётя с непроницаемым выражением лица.

— А? — Надя покосилась на Рафаэля, который уткнулся взглядом в планшет. — Какие дела?

— Женские, — жёстко повторила тётя. — Надя, не витай в облаках. Соберись!

— Не знаю… Через несколько дней, наверное. Я точно не помню.

— Через сколько конкретно?

— Через… пять?

Она не была уверена, но приблизительный срок помнила. Только зачем тёте сдалась эта информация? И почему нельзя спросить наедине, если это важно?

— Хорошо. Если не начнутся — скажешь мне, я отвезу тебя к врачу.

— Но зачем?

— Затем, что предохраняться надо, — отрезала тётя.

Надя вспыхнула. Загорелись уши, щёки и даже шея. Тётя всё знала!

— Но я… Разве Рафаэль… Он не… — она не могла сформулировать вопрос. Стыд жаркой волной прокатился по телу. — Он сказал, чтобы я не волновалась. Он меня обманул?

— Рафик, — позвала тётя, — ответь на вопрос Нади.

Он поднял голову:

— Да не знаю я, что ответить. Я плохо помню, что произошло. Надеюсь, пронесёт.

— Надеешься? — вырвалось у Нади. — Как ты мог?!

— Ой, только не строй из себя святую, — оборвал он. — Можно подумать, ты этого не хотела. Так что расслабься и не кипишуй раньше времени. Может, ничего страшного и не случится. А если возникнут проблемы, мамуля тебе поможет. Да, мамуль?

— Конечно, помогу, — ответила тётя Поля. — Можете ни о чём не беспокоиться, детки, мамуля о вас позаботится. У мамули же других хлопот нет.

Прозвучало это зловеще.

* * *

Она ощущала себя совершенно разбитой. Рафаэль уехал на учёбу на маршрутке (джип после экспертизы ещё не вернули), тётя Поля отправилась по своим делам, и даже Нина куда-то исчезла. Надя осталась в большом доме в одиночестве.

Она прошлась по гостиной, заглянула в каждое зеркало, потопталась босыми ногами по шкуре зебры, подошла к роялю. Села на кожаный крутящийся стул и осторожно открыла крышку. Сердце забилось сильнее. Она занесла руку над клавишами, но не осмелились по ним ударить. Ей казалось, только хозяин имеет право трогать инструмент и извлекать из него звуки. Она наклонилась и коснулась прохладных клавиш щекой. От них исходил тонкий, едва уловимый, но очень приятный аромат.

Потом поднялась на второй этаж. Её привлекала четвёртая комната. Она положила руку на блестящую металлическую ручку и провернула её. Дверь распахнулась, и Надя попала в сказку. Голубые стены с золотыми звёздами, голубые шторы, белая мебель, а в центре комнаты — детская кроватка с кружевным балдахином. У стены — пеленальный столик, кресло для кормления и пушистая овечка-качалка — такая милая и забавная, что Надя не удержалась и погладила её по голове. От сквозняка качнулись игрушки, подвешенные над кроваткой, — слоники, жирафы и зебры. Раздался тихий мелодичный звук. Надя вздрогнула и заглянула в кроватку, словно ожидала увидеть там малыша. Но там никого не было. Пустая колыбелька… Тетя не солгала, это не гостевая комната, а детская — для того, кого пока ещё нет на свете. Для будущего ребёнка, которого она родит любимому мужу.

Надя вышла и бесшумно затворила за собой дверь. Ей было неловко, как будто она вторглась на запретную территорию и потопталась по чужим мечтам. Тётя же упоминала, что наверху — детские комнаты. Теперь Надя убедилась, что тётино намерение родить ребёнка, — не пустые слова или бравада, а вымечтанное заветное желание. Она действительно хотела малыша.

Можно ли родить в сорок два года, если до сих пор этого не случилось? Надя не знала. Но тот факт, что тётя часто посещала гинеколога, говорил о проблемах со здоровьем. Почему в жизни так несправедливо устроено? У Любаши не было ни денег, ни мужа, ни особого желания рожать ребёнка-безотцовщину, но она беременна и скоро станет матерью. А у тёти Поли было всё — достаток, семья, роскошный дом и лучшие московские врачи, — но родить у неё не получалось. Прекрасный и эгоистичный Рафаэль мог остаться единственным сыном.

В задумчивости Надя остановилась у двери, которая вела в спальню Глеба. Если в доме никого нет, ничто не помешает ей проникнуть в комнату дяди и найти рубашку с перламутровыми пуговицами. Она спокойно снимет с неё мерки и зарисует выкройку. Не то чтобы Надя собиралась шить точно такую же рубашку, как у знаменитого итальянского портного (это был бы плагиат!), просто хотелось иметь под рукой модную выкройку. И мерки — мерки нужны обязательно! Теперь, когда экскурсии и развлечения отменились, а семья Громовых решала серьёзные проблемы, самое время заняться кройкой и шитьём. Мысль о работе — и не просто о работе, а о шитье рубашки для Глеба — заставляла дрожать в душе какую-то тонкую и трепетную ниточку. Что ещё она могла предложить этому человеку? Этому… мужчине.

В его спальне обстановка не отличалась изысканностью. Простая кровать-полуторка, застеленная серым стёганым покрывалом, тумбочка, светильник с чёрным абажуром. Несколько книг в потрёпанных переплётах. В ногах кровати — небольшое кресло, на спинку которого небрежно брошен халат. Из комнаты вели две двери — одна в ванную, другая — в гардеробную. Надя зашла в гардеробную и остановилась перед штангой с костюмами и рубашками. Приблизилась и сунула нос между пиджаками. Приятный запах, который она ощутила от клавиш рояля, здесь чувствовался сильнее. Возможно, это были его духи. Она быстро перебрала вешалки и нашла итальянскую рубашку ручной работы. Взяла её и вернулась в спальню. Одновременно с ней, но из другой двери, в комнату вошла Марта — как обычно, с поджатыми губами и нахмуренным лбом. Правая рука Глеба Тимофеевича, суровая училка. У Нади всё внутри сжалось, словно её застали на месте преступления.