Октябрь 1917. Кто был ничем, тот станет всем - Вячеслав Никонов

Кризис назрел. Все будущее русской революции поставлено на карту. Вся честь партии большевиков стоит под вопросом. Все будущее международной рабочей революции за социализм поставлено на карту»[2597]. Статью перепечатали большевистские газеты по всей стране — московский «Социал-Демократ», кронштадтское «Пролетарское Дело», минский «Буревестник», уфимская «Вперед», тульская «Пролетарская Правда», «Бакинский Рабочий», «Уральский Рабочий», «Красноярский Рабочий».

В части же, адресованной только партийному активу, Ленин с возмущением писал, что «у нас в ЦК и в верхах партии есть течение или мнение на ожидание съезда Советов, против немедленного взятия власти, против немедленного восстания. Надо побороть это течение или мнение. Иначе большевики опозорили себя навеки и сошли на нет, как партия… «Ждать» съезда Советов есть полный идиотизм, ибо это значит пропустить недели, а недели и даже дни решают теперь все. Это значит трусливо отречься от взятия власти, ибо 1–2 ноября оно будет невозможно (и политически, и технически: соберут казаков ко дню глупеньким образом «назначенного» восстания)…

Победа восстания обеспечена теперь большевикам: 1) мы можем (если не будем «ждать» Советского съезда) ударить внезапно и из трех пунктов, из Питера, из Москвы, из Балтийского флота; 2) мы имеем лозунги, обеспечивающие нам поддержку: долой правительство, подавляющее крестьянское восстание против помещиков! 3) мы в большинстве в стране; развал у меньшевиков и эсеров полный; 5) мы имеем техническую возможность взять власть в Москве (которая могла бы даже начать, чтобы поразить врага неожиданностью); 6) мы имеем тысячи вооруженных рабочих и солдат в Питере, кои могут сразу взять и Зимний дворец, и Генеральный штаб…

Видя, что ЦК оставил даже без ответа мои настояния в этом духе с начала Демократического совещания, что Центральный Орган вычеркивает из моих статей указания на такие вопиющие ошибки большевиков, как позорное решение участвовать в Предпарламенте, как предоставление места меньшевикам в президиуме Совета и т. д. и т. д. — видя это, должен усмотреть тут «тонкий» намек на нежелание ЦК даже обсудить этот вопрос, тонкий намек на зажимание рта, и на предложение мне удалиться.

Мне приходится подать прошение о выходе из ЦК, что я и делаю, и оставить за собой свободу агитации в низах партии и на съезде партии»[2598].

Следуя своему обещанию-угрозе, 1 октября Ленин направил письма одинакового содержания напрямую в Петербургский и Московский комитеты партии: «…Промедление становится положительно преступлением. Большевики не вправе ждать съезда Советов, они должны взять власть тотчас. Этим они спасают и всемирную революцию (ибо иначе грозит сделка империалистов всех стран, кои после расстрелов в Германии будут покладисты друг к другу и против нас объединятся), и русскую революцию (иначе волна настоящей анархии может стать сильнее, чем мы), и жизнь сотням тысяч людей на войне»[2599].

Протоколы ЦК не оставили никаких следов обсуждения адресованных ему секретных глав статьи «Кризис назрел». Может, и обсуждались они тайно, хотя никто из членов ЦК никогда об этом не вспомнит. Но 3 октября было вынесено постановление «Об Ильиче»: «Принято решение предложить Ильичу перебраться в Питер, чтобы была возможной постоянная и тесная связь»[2600]. Такое постановление могло означать что угодно. Или то, что позиция Ленина представлялась настолько неадекватной, что ему предлагалось опуститься на землю, соприкоснувшись со столичной реальностью. Или имелась в виду необходимость в каждодневных консультациях с вождем. В любом случае, ситуация в Петрограде изменилась настолько, что угроза жизни Ленина представлялась явно меньшей, чем в июле-сентябре.

А вот на заседании Петербургского комитета письмо обсуждалось 5 октября. Председательствовал Калинин, который заметил:

— Нам сейчас трудно учесть, сможем ли мы завтра выступить. Но для борьбы нельзя терять настоящий момент. Вопрос о захвате власти встал ребром. Надо только найти момент для стратегического нападения.

Основной докладчик — Володарский — был категорически против восстания:

— Ни в коем случае не можем брать власть, чтобы продержаться 1–2 месяца.

После взятия власти нечем будет кормить народ, у правительства больше сил с оружием, революционного движения на Западе нет. Ждать съезда.

— К съезду Советов еще больше обнаружится острота положения, — солидаризируется Лашевич. — В съезде Советов мы будем иметь аппарат: если за взятие власти выскажутся все делегаты, которые съедутся со всей России, тогда дело другое.

От ЦК выступал Сокольников:

— Относительно съезда Советов. В ЦК нет резолюции, что съезд Советов возьмет власть в свои руки. Точка зрения ЦК — мы берем власть до созыва Учредительного собрания.

Поддерживает Фенигштейн, колеблется Бубнов. Молотов — за восстание:

— Теперь власть идет в руки большевиков. Теперь мы накануне переворота, а тогда были профанами этого переворота. Наша задача теперь — не сдерживать массы, а выбрать наиболее удобный момент, чтобы взять власть в свои руки. В тезисах Ленина говорится о том, чтобы мы не увлекались сроками, а выбирали бы удобный момент для взятия власти, не ждали бы, когда массы могут перейти в анархию. Момент точно определить нельзя. Может быть, этим моментом будет переезд Временного правительства в Москву. Но к выступлению мы должны быть готовы каждую минуту[2601].

Эту позицию разделяют Смилга, Калинин, Сокольников, Лацис, Евдокимов, Рахья. Но до голосования дело не доходит — решают подождать с решением до третьей общегородской конференции, которая открывалась через два дня. Ленин настоятельно предлагал на ней резолюцию: «Конференция настоятельно просит ЦК принять все меры для руководства неизбежным восстанием рабочих, солдат и крестьян для свержения противонародного и крепостнического правительства Керенского»[2602].

Московский комитет большевиков собрал руководящий состав 7 октября. Осип Аронович Пятницкий, видный член МК, рассказывал: «Для обсуждения письма было созвано в конце сентября или в начале октября частное собрание в Мертвом переулке у Обуха… Был очень оживленный обмен мнений: одни участники совещания думали, что хотя рабочее население Москвы поддерживает нашу партию, ибо на выборах в районные думы большевики получили — 51 % всех поданных голосов, однако гарнизон Москвы не был боевым и был плохо вооружен, и МК имел тогда с ними немного связей, а Исполком солдатской секции Совета почти сплошь, за малым исключением, состоял из меньшевиков и эсеров. Рабочие же были слабо вооружены, а потому взять на себя почин выступлений не могли. Москва может лишь поддержать выступление, когда оно где-либо начнется. К этому же течению принадлежал и я. Противоположного взгляда придерживались Осинский и, кажется, Ломов. Они думали, что если сорганизовать маленький боевой кулак, то при расхлябанности военных органов Москвы может что-нибудь выйти. Собрание закончилось тем, что все согласились, что выступать мы сейчас не можем и что нужно сугубо усилить работу Военной организации и в печати»[2603].