Весь Рафаэль Сабатини в одном томе - Рафаэль Сабатини

тоже стал его так называть. Его с презрением упомянули в «Деяниях апостолов» — насмешливом органе партии привилегированных, который издавала группа беспечных господ, пораженных редкой близорукостью.

Настала пятница той бурной недели в жизни молодого человека, который впоследствии будет столь упорно напоминать нам, что он никогда не был человеком действия. Выйдя в вестибюль Манежа, Андре-Луи, шедший между Ле Шапелье и Керсеном, обнаружил, что там нет ни души, и даже приостановился от удивления.

— Значит, с них довольно? — спросил он, обращаясь к Ле Шапелье.

— Полагаю, с них довольно вас, — ответил тот. — Они предпочитают заняться тем, кто, в отличие от вас, неспособен постоять за себя.

Андре-Луи был разочарован: ведь он занялся этим делом с весьма определенной целью. Правда, убийство Шабрийанна было недурной закуской и принесло некоторое удовлетворение, но трое других были ему вовсе ни к чему. Он шел на дуэль с ними неохотно и постарался, чтобы они легко отделались — насколько позволяла его собственная безопасность. Неужели никто больше не клюнет на приманку и человек, для которого она предназначена, так и не покажется? В таком случае надо принять меры.

Снаружи под навесом стояла группа аристократов, которые о чем-то серьезно беседовали. Среди них Андре-Луи заметил де Латур д’Азира и сжал губы. Ему не следует провоцировать их — они сами должны втянуть его в ссору. В то утро «Деяния апостолов» уже сорвали с него маску, поведав, что он — учитель фехтования с улицы Случая, преемник Бертрана дез Ами. Для человека такой профессии опасно было участвовать в дуэли, а теперь, после разоблачения, целью которого была апология аристократии, — вдвойне опасно.

Однако надо было что-то предпринять, иначе все его усилия оказались бы напрасными. Подчеркнуто не глядя на группу привилегированных, Андре-Луи повысил голос, чтобы его услышали:

— Кажется, напрасно я опасался, что мне придется провести остаток своих дней в Булонском лесу.

Наблюдая за ними краем глаза, Андре-Луи заметил в группе движение. Они повернулись, чтобы взглянуть на него, и только. Ну что же, придется добавить. Медленно шагая между друзьями, Андре-Луи сказал:

— Ну разве не удивительно, что убийца Лагрона не предпринимает никаких шагов против его преемника? Впрочем, ничего удивительного. Возможно, на то есть причины. Скорее всего, этот господин благоразумен.

Андре-Луи уже миновал группу, и его последняя фраза повисла в воздухе, причем он сопроводил ее вызывающим смехом.

Долго ждать не пришлось. Позади раздались быстрые шаги, и на плечо легла рука, резко повернувшая его. Он оказался лицом к лицу с господином де Латур д’Азиром, глаза которого сверкали от гнева. Все свидетели этой сцены стояли в замешательстве.

— Полагаю, вы имели в виду меня, — спокойно произнес маркиз.

— Я имел в виду убийцу — это так, однако я говорил со своими друзьями. — Андре-Луи казался еще более невозмутимым, чем маркиз, так как был опытным актером.

— Вы говорили довольно громко, так что невольно можно было услышать.

— Тот, кто желает подслушать, часто ухитряется это сделать.

— Я вижу, что ваша цель — оскорбить.

— О нет, маркиз, вы ошибаетесь, я никого не хочу оскорбить. Однако я терпеть не могу, когда меня хватают руками, особенно если не считаю их чистыми, поэтому от меня вряд ли можно ожидать учтивости.

Веки господина де Латур д’Азира вздрогнули, и он поймал себя на том, что чуть ли не восхищен тем, как держится Андре-Луи. Ему даже показалось, что он сам проигрывает при сравнении, поэтому он потерял самообладание и пришел в ярость.

— Вы говорили обо мне как об убийце Лагрона. Не буду притворяться, что не понял вас, тем более что вы уже излагали мне свои взгляды раньше.

— О сударь, я весьма польщен!

— Тогда вы назвали меня убийцей за то, что я воспользовался своим искусством, чтобы избавиться от смутьяна, который угрожал моему спокойствию. А чем же лучше вы, учитель фехтования, задирающий тех, кто, естественно, хуже вас владеет шпагой?

Друзья де Латур д’Азира выглядели обеспокоенными. Казалось невероятным, чтобы знатный дворянин настолько забылся, что снизошел до спора с этим презренным адвокатом-фехтовальщиком, да еще выставил себя в смешном свете.

— Я их задираю? — с удивлением спросил Андре-Луи. — Но позвольте, господин маркиз, ведь это они задирают меня, да еще так глупо. Они толкают меня, бьют по щекам, наступают на ноги. Должен ли я на том основании, что я учитель фехтования, сносить плохое обхождение ваших друзей, не блещущих хорошими манерами? Возможно, если бы они обнаружили раньше, что я учитель фехтования, их манеры стали бы лучше. Но обвинять меня! Какая несправедливость!

— Комедиант! — презрительно бросил маркиз. — Разве это меняет дело? Разве люди, дравшиеся с вами, живут шпагой, как вы?

— Напротив, господин маркиз, они умирают от шпаги с удивительной легкостью. Не думаю, чтобы вы желали присоединиться к их числу.

— А почему это? — вспыхнул Латур д’Азир.

— О! — приподнял брови Андре-Луи и медленно произнес: — Да потому, сударь, что вы предпочитаете легкие жертвы — Лагронов и Вильморенов. Которых вам ничего не стоит прирезать, как овец.

И тут маркиз ударил его.

Андре-Луи отступил назад, и глаза его сверкнули, но он тут же овладел собой и улыбнулся в лицо рослому врагу:

— Ну что же, ничуть не лучше других! Так, так! Прошу вас, заметьте, как повторяется давняя история — правда, с некоторыми нюансами. Поскольку бедный Вильморен не смог вынести низкую ложь, которой вы довели его до бешенства, он вас ударил. Поскольку вы не можете вынести низкую правду, вы убьете меня. Однако в обоих случаях низость исходит от вас. Сейчас, как и в тот раз, того, кто ударил, ждет… — Он остановился. — Впрочем, к чему уточнять? Вы знаете, о чем я говорю, — вы же сами написали это слово в тот день острием своей слишком проворной шпаги. Но довольно! Я готов встретиться с вами, сударь, если вы пожелаете.

— А чего же другого я могу желать? Поболтать?

Андре-Луи со вздохом повернулся к друзьям.

— Итак, мне придется еще раз прогуляться в Булонский лес. Изаак, не будете ли вы столь любезны переговорить с одним из друзей господина маркиза и договориться на завтра — как всегда, в девять часов.

— Завтра я не смогу, — отрывисто сказал маркиз, обращаясь к Ле Шапелье. — У меня в деревне дело, которое нельзя отложить.

Ле Шапелье взглянул на Андре-Луи.

— Тогда для удобства маркиза назначим встречу на воскресенье, в то же время.

— Я не дерусь в воскресенье. Я не язычник, чтобы нарушать церковный праздник.

— Но ведь добрый Бог, разумеется, не позволит себе проклясть такого знатного господина, как маркиз, по столь ничтожному поводу?