Черный день. Книги 1-8 - Алексей Алексеевич Доронин

гляди, умный, — осклабился тот, кого Саша посчитал кадровым «милиционером». — И как?

— Надо быть долбаным придурком, чтоб приплыть на лодке. Я чуть не утонул. Если б я хотел внедриться, пришел бы по главной дороге и с другой историей. Еще я бы просился внутрь, а так ваши орлы меня приволокли силком.

— Брешешь, — фыркнул мент. — Может, тебе руку сломать?

— Да пусть расскажет, — возразил блондин. — Например, как нас нашел, если жил в своем Кузбассе.

Хороший полицейский, плохой полицейский. Все лучше, чем плохой и очень плохой. Может, соврать, что не знал ни про какой Подгорный и сошел на берег набрать чистой воды в ручье? Нет, лучше следовать истине даже в мелочах — так будет меньше шансов запутаться.

— Я поймал передачу, — ответил Саша.

— Какую еще, блин, передачу? — уставился на него опер.

— По радио, с неделю назад. Теперь не пойму, зачем было кричать о себе, если никого не ждете.

— А мы и не кричали, — светловолосый, похоже, понял, о чем речь. — Передача была всего одна. Можешь считать, что в рубашке родился.

— Погоди, Володь, не обнадеживай его раньше времени, — ухмыльнулся опер. — Все зависит от того, что мы решим. Может, еще пожалеет, что услышал. Ладно, давай поколем его маленько.

И они начали задавать вопросы, а Александр отвечал — где­то сразу, где­то несколько секунд подумав. Он и не думал запираться. Вначале слова давались ему нелегко: он отвык от общения с людьми, так как в эти месяцы чаще разговаривал с самим собой. Голос у него был то слишком тихий, то слишком громкий; сбивался то темп, то интонация. Но по ходу беседы Данилов настраивал его, как давно не использовавшийся инструмент, и наконец, заговорил хорошо поставленным голосом того, чьей профессией было именно говорение.

Он очень надеялся, что убедит их.

А им было наплевать на его прежнюю жизнь и на то, что было с ним в первые месяцы после катастрофы; об этом спрашивали только для проформы. Их интересовали две вещи — что привело его в город и есть ли у него друзья снаружи. Они очень хотели поймать его на нестыковках, особенно тот, залысины которого казались Данилову вмятинами от фуражки.

Наконец вопросы закончились, и на минуту в комнате повисла тишина.

Данилов понял, почему они смотрят на него с сомнением. У них в голове не укладывалось, что пришелец, по виду явно не супермен, выжил в одиночку. Новый мир к таким не благоволил. О благе одиночества можно говорить, когда есть закон, порядок и центральное отопление, а в супермаркеты регулярно подвозят продукты.

— Складно болтаешь, — первым заговорил светловолосый. — Кем раньше был?

— Учителем.

— Чего?

— Английского.

— Жаль, нам больше бы пригодился математик. Сам понимаешь, вряд ли амеров или бритишей увидим. Разве что через прицел.

— Почему сразу амеров? — возразил Данилов. — Мы на протяжении жизни вполне можем встретить китайцев. Или индусов. Или арабов. Не факт, что у них будет русский толмач, а китаист или арабист у вас вряд ли имеется. И что, жестами будем изъясняться? А английский — он и в Бангладеш английский.

— Далеко смотришь, профессор. Ладно, подумаем, как быть с тобой, а пока посиди, отдохни. Если решение будет не в твою пользу, поплывешь дальше. Пока ты ничего секретного не видел.

Александр кивнул.

— Только ружье хоть одно отдайте, — сказал он.

— Пневматику, — бросил через плечо тот, кого звали Владимиром. — И перочинный ножик твой.

Когда его выводили из комнаты, Александр понял, что выдержал еще один экзамен. Он ничего не попросил. Наверняка люди обычно умоляли принять их, и особенно усердствовать должен был лазутчик. А он изо всех сил старался держаться так, будто это они должны упрашивать его остаться.

* * *

Выйдя из карантинного блока, мужчины остановились на крыльце.

Петр Масленников, зам градоначальника по внутренним делам и командир дружины, достал из кармана пачку «Chestefield». Владимир Богданов, первый зам, занимавшийся широким кругом оргвопросов, был за здоровый образ жизни, поэтому не курил.

— Ты что, серьезно, поверил ему? — спросил Петр товарища, щелкая зажигалкой.

— Конечно. Вы там все головой ушиблись со своей шпиономанией. Человек небесполезный. Не экстра­класс, но голова на месте. Обычно снаружи все приходят невменяемые, а этот шпрехает, как депутат. Специальность не ахти какая, но пусть живет.

— Добрый ты. Я вот за то, чтобы выкинуть его. А лучше расстрелять.

— Хочешь сказать, я людей не знаю?

— Лучше перестраховаться. Не в этом заморыше дело. Я жопой чую, какие­то нехорошие дела затеваются. За месяц двадцать пять стволов пропало, двух дружинников зарезали, одного застрелили. Я уже землю носом рою, никаких концов. Ну, есть у нас гопота, но не могли они такое сделать. Это внешние, — последнее слово Масленников произнес, понизив голос.

— Но тогда им кто­то из наших помогает, — предположил Богданов.

— Кто?

— Отщепенцы. Дегенераты. Из тех, кто побывал снаружи и хотят вольницы. Воруй-убивай… Заметь, пока мы строились, они сидели тихо. А только началась мирная жизнь, вылезли, как тараканы из щелей. Это в Убежище мы все были как на ладони; особо не забалуешь, да и уходить некуда. А теперь все дерьмо всплывает. Пора закручивать гайки.

— Вот-вот, — согласился опер. — Мой человек в диаспоре говорит, что и там какие­то шевеления. Молодняк бурлит, мол, вся власть у русских. Зачем мы этих джигитов вообще с собой привезли? Надо было дать им долю продуктов, и пусть бы ехали куда хотят. Хоть на историческую родину. Выгнали же СПИДоносцев.

Об этом вспоминать не любили. Этого стыдились. Но никто не наказал тех, кто устроил самосуд над ни в чем не виноватыми, кроме положительной пробы, людьми – выгнав их из убежища с вещами. И изгнанных искать и возвращать никто не пошел. Видимо, решив, что не могут позволить себе рисковать.

— Да ты расист, — заметил Богданов.

— Жить в России — быть расистом.

— Щас. Мало у тебя имперского мышления. У нас в каждом половинка от татарина и четверть от монгола.

— Даже в тебе? Вова, не начинай свою долбаную заумь. Меня больше волнует, что один из наших сносится с кем­то снаружи.

— В какой позиции?

— Я ж серьезно. Я еще даже Борисычу не говорил. Возле котельной аккуратно перерезана колючка. Вчера заметили. Проверили с собакой, след берет до