Клан Ельциных - Анна Гранатова

Во всем мире образ СССР был неразрывно связан с образом военной силы. «Советский человек» и «советский танк» — оба эти понятия находились в каком-то немыслимом, сложном, неразрывном единстве. Изменив в рамках своей глобальной стратегии наш образ в мировом сообществе, зачехлив пушки у наших танков, Горбачев продолжал твердить о социализме, о дружбе советских народов, о достижениях советского образа жизни, которые нужно развивать и обогащать, не понимая, что зашел в тупик.

Я пришел с идеей самого радикального освобождения от «советского» наследия — не просто путем различных реформ, а путем изменения державной, несущей, страдательной функции России».

12 июня 1991 года Борис Ельцин всенародно избран Президентом РСФСР.

Два месяца до августовского «путча».

Михаил Горбачев доживает свои последние дни на политической арене.

Советскому Союзу осталось жить ровно полгода до краеугольного камня «Беловежья», то есть до 8 декабря 1991 года.

Союзный договор — вопреки референдуму

В истории «Государственного Комитета по Чрезвычайному Положению» и поныне немало загадок. Коснемся некоторых из них, возможно, не ярких и не слишком очевидных, но принципиальных.

Чтобы проанализировать этот эпизод истории нашей страны, приходится вновь слегка отступить назад в хронологии событий, вернувшись к мартовскому референдуму 1991 года.

ИЗ КНИГИ Б.ЕЛЬЦИНА «ЗАПИСКИ ПРЕЗИДЕНТА».

«Приближался мартовский референдум 91-го, со страшной силой прогремели события в Прибалтике. Общество бурлило.

Каждый день телекомментаторы запугивали народ развалом Союза, гражданской войной. Нашу позицию представляли как чисто деструктивную, разрушительную. Пугать гражданской войной — это просто. По-моему, многие уже всерьез ждали ее. И тут у меня и созрела мысль. Вы боитесь Ельцина? Ну так получите того Ельцина, которого боитесь!

«Стало совершенно очевидным, — сказал я телезрителям, — что, сохраняя слово «перестройка», Горбачев хочет не перестраиваться по существу, а сохранить систему, сохранить жесткую централизованную власть, не дать самостоятельности республикам, а России прежде всего… Я отмежевываюсь от позиции и политики президента, выступаю за его немедленную отставку…»

Вот что писали газеты мира после моего выступления: «Уход Горбачева в отставку вряд ли откроет путь к демократии» («Берлинер цайтунг»). «Решение Ельцина пойти в открытую атаку отражает скорее его слабость, чем силу» («Крисчен сайенс монитор»). «Иностранные дипломаты считают, что Горбачев остается самой подходящей кандидатурой, если не с точки зрения прогресса, то, во всяком случае, предотвращения там хаоса. Ельцин остается неизвестной величиной и может привести к анархии» («Таймс»). «Необходимо помнить следующее: не располагающий опытом деятельности демократических институтов, Советский Союз может стремительно погрузиться в состояние кровопролития, голода, холода, анархии, если позиции Горбачева и нынешнего правительства, сколь бы слабыми они ни были, окажутся подорваны. Стремление Горбачева предотвратить развал СССР осуществимо лишь в случае сохранения политических реформ и определенного улучшения экономического положения. По мере своих возможностей США и другие страны Запада должны помочь Горбачеву в осуществлении этих целей — «Нью-Йорк дейли ньюс».

О том, насколько оправдались предположения зарубежных журналистов и политологов, мы оставим право судить нашему читателю.

Загадка здесь вот в чем: почему вопреки волеизъявлению абсолютного большинства жителей нашей страны был запущен проект создания союзного государства? Зачем горбачевская верхушка проводила референдум и почему она не прислушалась к его результатам?

Как будто какая-то невидимая рука рулила нашим «перестроечным» правительством. Мол, что бы там народ ни говорил, мы все равно все сделаем по-своему. Так, как мы уже решили. А решили мы, что дни Союза сочтены. Вместо единого монолита, объединенного армией, границами, национальной валютой, будет феодальное сообщество местных князьков, которым для повышения статуса можно дать звания президентов.

Было очевидно, что за проект Союзного договора Горбачев ухватился во многом ради создания видимости серьезной работы. Его перестройка пробуксовывала, уровень жизни населения падал, товарный дефицит усиливался, там и сям шли взрывы национальных волнений…

И вот, дабы оправдать свое пребывание на посту главы страны, Горбачев затеял яркую игру в Союзный договор.

Но по собственной ли воле или ему проект этого договора кем-то был подсказан? Какова была степень воздействия заокеанских «агентов влияния» на последнего Генсека Союза? В чем это выражалось?

Оставим эти вопросы открытыми.

И перейдем к главному герою нашей книги. К нему в русле того же Союзного договора возникает следующий вопрос: пытался ли в самом деле Борис Ельцин реорганизовать слегка заржавевший аппарат советской номенклатурной машины или же, прикрываясь этим лозунгом, он рушил отнюдь не бюрократический аппарат, а какую-то другую сильно мешавшую ему жить систему?..

Загадка спецслужб: куда смотрело КГБ?

Начнем с официальной точки зрения, озвученной Борисом Ельциным в его мемуарах, а также, растиражированной в прессе.

По мнению первого президента России, все беды в стране — от советской бюрократии, от проржавелой номенклатурной машины госаппрата.

ИЗ КНИГИ Б.ЕЛЬЦИНА «ЗАПИСКИ ПРЕЗИДЕНТА»

«Помню, как мы с Львом Сухановым впервые вошли в кабинет Воротникова, бывшего до меня Председателем Президиума Верховного Совета РСФСР.

Кабинет огромный, и Лев Евгеньевич изумленно сказал: «Смотрите, Борис Николаевич, какой кабинет отхватили!» Я в своей жизни уже успел повидать много кабинетов. И все-таки этот мягкий, современный лоск, весь этот блеск и комфорт меня как-то приятно кольнули. «Ну и что дальше? — подумал я. — Ведь мы не просто кабинет, целую Россию отхватили». И сам испугался этой крамольной мысли.

Но что-то за этой мыслью стояло, какое-то четкое ощущение кризисного состояния. Раньше в этом шикарном кабинете, в этом новеньком с иголочки Белом доме сидели высшие российские руководители.

Люди приходили в эти шикарные кабинеты, к этой неограниченной власти — как детали приходят к механизму, с той же мерой самостоятельности.

Мне было не по себе от осознания этой бессмыслицы: главный оппозиционер страны возглавил грандиозный советский российский аппарат.

Главный парадокс России заключался в том, что ее государственная система давно брела сама собой, по большому счету ею никто не управлял. По-настоящему властного лидера в России давно уже не было. Даже реформатор Горбачев больше всего на свете боялся сломать, разрушить эту систему, боялся, что она ему отомстит. Основных механизмов советского строя «перестройка», по его мысли, не должна была касаться.