Посылка для Анны - Миранда Дикинсон

Джонас ободряюще улыбнулся:

– Еще как имеет. Ладно, пусть это красивый жест от добрых людей. Просто пообещай мне, что будешь осторожна, ага? Живя в этом городе, я усвоил одно: люди редко что-то делают бескорыстно.

– Благодарю за предупреждение. Я сообщу, когда посылки станут ужасными.

Чуть позже тем же вечером Анна сидела у стола и вертела новую посылку в руках. Ну почему все сразу же подозревают самое худшее? Она не была наивной, она не думала, что у отправителя вовсе нет никакого скрытого мотива, но ей не нужно было сразу все знать. Размышления над этим могли и подождать.

А сейчас ей хотелось только одного: насладиться роскошью третьего таинственного подарка. С тем же трепетом восторга, что и раньше, Анна осторожно развернула коричневую бумагу, под которой оказалась длинная тонкая красная коробка, перевязанная широкой атласной лентой цвета сливочного мороженого. Анна могла поклясться, что ощутила аромат ванили, когда под ее пальцами, скользя, развязался бант. Детство она провела у моря, и это означало, что летом запахи мороженого, тянучек и сладкой выпечки из кафе, лавочек и булочных вились вокруг нее так же, как туристы над витринами со сладостями. В детстве она любила тратить карманные деньги в маленьком магазинчике миссис Годольфин, покупать двойные шарики домашнего мороженого в сахарном вафельном рожке, взбираться по лестнице с другой стороны «Блю Питер Инн» и есть лакомство на утесах, выходящих к прекрасному корнуолльскому океану. Когда миссис Годольфин узнала, кому приходится дочерью маленькая Анна Браун, она стала частенько отказываться от денег и бесплатно угощать Анну рожками. В то время это был самый чудесный поступок из всех, с какими пришлось столкнуться Анне, но годы спустя она поняла, что миссис Годольфин, как и многие соседи в деревне, пыталась восполнить недостаток доброты в ее жизни. Пакеты с «раскрошившимися бисквитами» из булочных, которые оказывались совершенно целыми, бутылки ягодного лимонада, оставленные рядом с бутылками молока на их пороге совершенно бесплатно, отрез «лишней» ткани, который чудесным образом нашла Лора Дюкетт, местная швея, когда Анну пригласили на первую в ее жизни школьную дискотеку, – так или иначе соседи пытались помочь дочери Сенары Браун.

Мог ли у нынешнего дарителя быть тот же мотив? Анна смотрела на коробку, возле которой развязанная лента улеглась завитками кремового атласа. Кто-то решил, что ей нужны подарки? Пришел к выводу, что ей не хватает внимания? Если да, то выходит, что это просто подарки из жалости? Для бедной тихой девочки с ресепшена «Дейли мессенджер», у которой настолько скучная жизнь, что ей необходима подобная таинственность.

Анна тряхнула головой, прогоняя эту мысль. Она не хотела так думать, в особенности теперь, когда все вокруг с таким цинизмом относились к ее дарителю. «У него лучшие мотивы, – напомнила она себе. – И я не должна в этом сомневаться».

В коробке лежало несколько слоев тончайшей черной папиросной бумаги, в которую был завернут какой-то предмет. Бумага пахла корицей и хрустела под пальцами. Анна неторопливо развернула ее. Внутри оказалось ожерелье: цепочка крошечных маргариток из белого золота. В центре каждой маргаритки сверкал желтый камушек; присмотревшись как следует, Анна решила, что это могут быть желтые бриллианты. Сказать, что оно было чудесным, означало не сказать ничего – оно было поразительно изящным. Когда Анна подняла его к свету, маргаритки засияли и заискрились.

От них исходила прохлада, когда Анна, надев ожерелье, поднялась, чтобы взглянуть на себя в зеркало гостиной. Ожерелье выглядело так, словно его создали специально для нее. Ей нравились все подарки, но этот пока что стал лучшим.

Проведя пальцами по серебристым подвескам, она заметила, что ее глаза искрятся, как бриллианты в центре каждой маленькой маргаритки. Слезы, которые она сдерживала уже много лет, внезапно прорвались наружу.

В раннем детстве Анна и Рори проводили чудесные летние часы с бабушкой Морвенной. Она приезжала в Полперро на автобусе и брала детей на долгие прогулки по скалистым берегам, пока мать была занята либо работой, либо другими делами, не предназначенными для детских глаз. Они устраивались на потрепанном одеяле где-нибудь на границе зеленого луга и скалистого обрыва, ели пироги со свининой, сэндвичи с сыром и кусочки домашнего лимонного пирога, появлявшиеся из древней скрипучей плетеной корзинки для пикников, которую приносила бабушка Морвенна. Потом валялись на теплой шерстяной подстилке, а над их головами жужжали и танцевали пчелы и стрекозы. Анна до сих пор помнила запахи прогретой солнцем травы, плетеной корзинки и сладкого лимона, приправленные соленым морским воздухом на ее губах. После еды они с Морвенной собирали маргаритки и плели из них тоненькие венки, пока Рори гонялся за бабочками по длинной желто-зеленой траве. Воспоминания ничуть не поблекли, время лишь подчеркивало яркость тех редких беспечных моментов. Маленькая Анна считала, что такие дни никогда не закончатся. Она ошибалась.

В годы, последовавшие после того, как Сенара разорвала отношения с матерью, Анна часто ловила себя на том, что собирает маргаритки всякий раз, как увидит их, и неторопливо сплетает зеленые стебли так, как показала ей бабушка. Но ни одно лето уже не бывало таким солнечным, как тогда, когда Морвенна надевала на нее корону из маргариток и ее пальцы задерживались на каштановых волосах Анны. Разрыв был быстрым и жестоким – Анну и Рори посреди ночи подняли с постелей в коттедже Сент-Агнес, Сенара кричала и проклинала мать, заталкивая плачущих детей на заднее сиденье своего ржавого «вольво». В последний раз Анна видела Морвенну, когда та потрясенно глядела им вслед, под проливным дождем, промочившим насквозь ее ночную рубашку и тапочки.

Сенара так и не озвучила Анне причину, по которой Морвенна была изгнана из их жизни, не выдала ни единой детали ссоры, приведшей к разрыву. Анна не знала, хочет ли выяснить правду, которая могла оказаться слишком жестокой. Когда ей исполнилось восемнадцать и она отправилась искать Морвенну, то выяснила лишь, что уже опоздала. Ее бабушка умерла от удара за четыре года до этого, и ни дочери, ни внуков не было рядом в ее последние дни. Дядя Анны Джейбз к тому времени эмигрировал в Австралию, с сестрой он давно не разговаривал и даже не подумал сообщить ей печальную новость. Неясно было, сообщил ли Сенаре о случившемся кто-то из бывших соседей Морвенны, но Анна не спрашивала. А венки из маргариток, которые она плела после смерти Морвенны, приносили некоторое утешение, возвращая воспоминания о любимой бабушке, живой, веселой, сильной, пока пальцы Анны касались зеленых стеблей и маленьких смелых цветов.

Но как человек, пославший мне подарок, мог знать, как много для меня это значит?

Если это была догадка, то невероятно точная. Ожерелье с маргаритками искрилось и блестело на шее, пока Анна вытирала слезы. Кто-то словно взял ее воспоминание об идеальном лете и оформил в белое золото и бриллианты – вечное напоминание о близком человеке, которого она любила всем сердцем.

Как пославший подарок мог знать, что выбрать? Никому не были известны такие подробности о ее жизни. Или она упоминала о чем-то при Джонасе? Анна не могла вспомнить. Тиш едва знала, где Анна выросла, не говоря уж о более мелких деталях. У Рори на подобный подарок просто не хватило бы денег. Не будь Морвенна давно мертва, Анна поверила бы, что это бабушка прислала ей цепочку из маргариток.