Тайна покосившейся трубы - Кэролайн Кин

Они никого не встретили по пути, но услышали глухие удары. Вскоре они вышли туда, откуда доносился шум. При виде открывшегося их взору зрелища у Нэнси учащенно забилось сердце.

Перед ними лежал неглубокий карьер, где песочного цвета земля перемежалась слоями кремнистой скальной породы. Двое китайцев в замызганных халатах стояли на дне карьера, по щиколотку в грязи, и дробили камень кувалдами. Еще один человек орудовал лопатой, выбрасывая наверх желтоватую землю, а четвертый работник отвозил грунт и расколотый глинистый сланец на тачке.

На взгляд Нэнси, куски сланца выглядели как твердые серые обломки гранита, и она повернулась к Суну, чтобы подтвердить свое впечатление.

— Каолин там есть? — шепотом спросила она. Мистер Сун возбужденно закивал головой:

— Высокий процент! Превосходное сырье для производства фарфора!

Но Нэнси сдержала порыв восторга: она ни на минуту не забывала о главной цели их пребывания в этом таинственном месте. Им еще предстояло найти Эней!

— Пойдемте! — шепнула она.

Крадучись и прячась за деревьями, Нэнси повела Суна на другой конец участка, каждую секунду с опаской ожидая встречи с громадным мастиффом.

Они миновали небольшой одноэтажный домик и несколько кособоких палаток, но не увидели ни одной живой души. В конце концов Нэнси пришла к выводу, что, по всей вероятности, лавандовые сестры и все прочие обитатели огороженного участка, за исключением землекопов, находятся внутри загадочного здания.

— Вернемся туда, — предложила она мистеру Суну.

Приблизившись к кирпичному зданию с покосившейся трубой, мистер Сун с надеждой устремил на него свой взгляд.

Дверь в здание была закрыта, а маленькие запыленные оконца располагались слишком высоко, так что через них невозможно было заглянуть внутрь. Из дома не доносилось ни единого звука.

— Подойдем поближе, — прошептала Нэнси.

Только она шагнула вперед, как дверь вдруг открылась и на пороге появилась стройная, хорошенькая девушка-китаянка примерно того же возраста, что Нэнси. На ней был запачканный глиной брезентовый фартук, надетый на простое серое ситцевое платье.

Несколько мгновений девушка стояла, глядя в сторону карьера, и вдруг разразилась горькими рыданиями.

«Возможно, это Энь Лей!» — подумала Нэнси.

В дверях появился мужчина и, ласково обняв девушку за плечи, тихо и успокоительно заговорил с ней по-китайски.

Пальцы мистера Суна внезапно крепко сжали запястье Нэнси, и она, обернувшись, увидела, что он взволнованно смотрит на мужчину, стоящего в дверях.

— Это мой друг! — прошептал он. — Энь Мой! Он двинулся было вперед, но Нэнси удержала его.

— Прежде чем мы обнаружим себя, нам следует выяснить, на каком положении он здесь находится, и убедиться в том, что он нас не выдаст, — пояснила она шепотом.

На какой-то миг лицо мистера Суна огорченно вытянулось, но затем он улыбнулся.

— Мое сердце так жаждет поприветствовать старого друга, — сказал он извиняющимся тоном, — что, боюсь, голова моя забылась. Я постараюсь быть осторожней.

Внимательно рассмотрев Энь Моя, Нэнси ободряюще сжала локоть мистера Суна. Рабочая одежда из грубой синей ткани, вся перемазанная белой глиной, была слишком широка для его тощего, хилого тела. На лице его, когда он ласково утешал девушку, была написана спокойная покорность судьбе, говорившая о перенесенных страданиях.

— Наверное, эта девушка — Энь Лей, — тихо сказала Нэнси мистеру Суну, всем сердцем сочувствуя старому джентльмену, в чьих глазах отражалось мучительное душевное напряжение.

Он энергично закивал.

— Я думаю, вы правы. Но с тех пор как я видел Лей в последний раз — когда я уезжал из Китая много лет тому назад, она была ребенком, — прошло столько времени, что я не могу сказать наверняка.

— О чем они говорят? — шепотом спросила Нэнси, когда Энь Мой снова тихо заговорил с девушкой по-китайски.

— Я ничего не слышу, — признался мистер Сун, сокрушенно покачав головой.

Минуту спустя Эни вернулись в здание. Нэнси и Сун быстро и осторожно вошли следом за ними.

Они очутились в маленькой, плохо освещенной комнате. Здесь не было ничего, кроме нескольких упаковочных ящиков, сложенных штабелем возле двери. Нэнси и мистер Сун спрятались за ними. Открытая дверь вела отсюда в более просторную и лучше освещенную комнату. У одной из ее стен стоял широкий рабочий стол, на котором лежали тюбики краски и стояли банки со скипидаром — в них отмокали кисти.

Вдоль края стола двумя аккуратными рядами выстроились фарфоровые чаши, вазы, кувшины и кувшинчики, покрытые глазурью и украшенные прекрасными рисунками в восточном стиле. На стене над ними висели шкафчики с закрытыми дверцами.

Энь Мой и его дочь Лей расположились за рабочим столом, спиной к двери. Они взяли тонкие кисточки для рисования и принялись расписывать два фарфоровых сосуда изысканной формы.

— Посмотрите на вазу, которую Энь Мой только что достал из шкафчика! — шепнула ему Нэнси.

— Так это же моя! — возбужденно прошептал Сун. — Ваза, которую украли из лавки Милтона!

— Вот именно, — подтвердила Нэнси. — И если вы внимательно присмотритесь, вам станет понятно, зачем она понадобилась Маннингу-Карру. Энь Мой копирует ее — вероятно, он сделал и ту копию, которую Маннинг-Карр продал в Нью-Йорке.

В этот момент через дверь, расположенную в дальнем конце большой комнаты, вошла та самая лавандовая сестра, которая несколько дней тому назад велела Нэнси держаться подальше от огороженного участка. Бросив неприязненный взгляд на Эней, она наклонилась и принялась придирчиво рассматривать их работу. Вдруг она ткнула пальцем в кувшинчик и раздраженно заговорила по-китайски.

Быстро шагнув к Лей, она — прежде чем успел вмешаться отец — залепила девушке пощечину. Затем, резко повернувшись, монахиня вышла через ту же дверь, в которую вошла.

Нэнси успела мельком разглядеть в следующей комнате знакомое ей оборудование гончарной мастерской.

Когда дверь закрылась, Нэнси услышала сдавленные всхлипывания. Энь Мой снова принялся утешать дочь, но его утешения не смягчили ее горя.

Мистер Сун, слушая их китайскую речь, переводил Нэнси то, что они говорили.

— Отец, я не могу больше выносить эту жизнь! — всхлипывала Лей. — Лучше бы мне никогда не родиться на свет!

— Ты не должна так говорить, дитя мое, — ласково увещевал ее Энь Мой. — Ты слишком молода, чтобы отказываться от надежды.

— Надежда! — с горечью ответила девушка. — Изо дня в день, из года в год я жила этим словом! Надеждой на спасение! Надеждой на арест и наказание людей, которые держат нас здесь. Надеждой снова увидеть Китай и наш дом! Поверь, отец, надеяться не на что! Для нас надежда — пустое слово. Я больше не хочу его слышать!