Доктор Данилов в сельской больнице - Андрей Шляхов

— Так это же здорово! — восхитился он, узнав, что Данилов играет на скрипке. — В случае чего мы сможем выступать в ресторанах…

— Нет, — отказался Данилов, — я уж, если что, лучше буду играть на похоронах и танцах…

Первый визит к родителям Маши оказался и последним — поддерживать скучные знакомства Данилов не любил и не умел. Центром светской жизни для него стало общежитие, которое, даже если оно и не студенческое, всегда подразумевает некую простоту нравов и отсутствие стен в общении. Если и не всех преград, то хотя бы большинства. Да и как-то приятнее пообщаться с людьми, нежели смотреть телевизор, тем более, что у Данилова и телевизора не было. Компьютера тоже не было — с одной стороны, дорогой ноутбук не очень-то хотелось оставлять под защитой хлипкой двери и простого замка в здании, куда мог спокойно войти любой желающий, а с другой — проверить почту и отправить письмо можно было и из кабинета заведующего отделением (ординаторские здесь компьютерами пока еще не оснастили). А всякие изыски в виде блужданий по Сети хороши при наличии выделенной линии с быстрым трафиком. Модем для этой цели не очень подходил, а о выделенной линии в общежитии Монаковской ЦРБ можно было только мечтать, да и то не сейчас, а лет этак через пятнадцать-двадцать, не раньше. Так что — куда ни кинь, со всех сторон выходило, что ноутбуку лучше ждать своего хозяина дома.

С Мариной Юрьевной, соседкой из пятнадцатой комнаты, Данилову удалось удержать отношения в рамках соседского приятельства, не давая им превратиться в романтические, несмотря на то что определенные, порой весьма соблазнительные и довольно недвусмысленные намеки на это ему подавались. То халат (дома, в общежитии, Марина всегда ходила в халатах, но не затрапезных, а парадных) будто невзначай распахнется, то разговор свернет на тему одиночества и прозвучат призывные слова: «иногда хочется просто любить и любиться без всяких обязательств», то начнет читать наизусть свою тезку Цветаеву (других поэтов для Марины не существовало):

Знай одно: что завтра будешь старой.

Пей вино, правь тройкой, пой у Яра,

Синеокою цыганкой будь.

Знай одно: никто тебе не пара —

И бросайся каждому на грудь.[4]

Сила поэзии велика — удачно, к месту подобранное стихотворение может сказать больше, чем длинные «прозаические» речи. А тут достаточно только произнести: «Знай одно: что завтра будешь старой, Остальное, деточка, — забудь», — и все станет ясно. А с другой стороны, если тебе не шагнут навстречу, то всегда можно отступить, прикрыться чистой любовью к поэзии, сделать вид, что декламация была продиктована всего лишь желанием развлечь собеседника, но не соблазнить, о чем вообще может идти речь.

Служебный роман в Склифе, спонтанно начавшийся и оставивший после себя сильное, до сих пор иногда ворочающееся в душе чувство неловкости перед Еленой, не вызывал желания попробовать еще раз. Наоборот, вызывал желание больше не пробовать. Да и любовные отношения между коллегами, одновременно — соседями, вдобавок ко всему живущими в маленьком городке, в котором друг от друга просто деться некуда, имеют только два пути развития. Путь позитивный — скорая свадьба, путь негативный — неприязнь, переходящая во вражду. Третьего не дано, потому что тихо разойтись не получится, слишком уж много разных ниточек связывает помимо отношений.

В общении с Мариной Данилов избрал самый верный путь: так усердно прикидывался не понимающим намеков, что очень скоро стало ясно — он не хочет их понимать. Тут самое главное — неукоснительно придерживаться пути, стоит раз-другой хоть как-то отреагировать, и твое непонимание сочтут кокетством. Все ясно: человек цену себе набивает, самоутверждается. Некоторых подобное поведение обижает, других — заводит еще больше, но в любом случае приводит к осложнениям. Если хочешь, чтобы костер погас как можно быстрее, даже щепки в него подкладывать не стоит.

Правильная тактика всегда приводит к желаемому результату. Намеки прекратились, и общению больше ничего не мешало. Общение в Монаково выстраивалось по традиционной, можно сказать архаичной, гостевой схеме: сегодня вы к нам, завтра мы к вам. В гости ходили как в общежитии, так и в больнице, во время дежурств, ведь каким бы тяжелым ни было дежурство, свободных полчасика всегда найдется. В кафе и прочих заведениях общепита в Монаково встречались лишь те, кому нельзя было сделать это дома: тайные любовники или выпивохи, которым родители или супруги не давали возможности напиться в родных стенах. С развлечениями в Монаково было плохо. В самом крутом местном ресторане «Две заставы» имелись боулинг и бильярд, но там чашка кофе стоила четыреста рублей, а стакан газированной воды — триста пятьдесят. Не очень находишься.

Друг Полянский, узнав о том, что Данилов живет не на съемной квартире, а в общежитии, проникся сочувствием и во время каждого телефонного разговора (раз в 1–2 недели) интересовался:

— Тебя еще не достала жизнь в общежитии?

Полянский никогда не жил в общежитиях, и рисовались они ему полными ужасов и дурных запахов. Очереди в душ, в туалет, всеобщая и всепроникающая грязь, ржавые трубы, дающие протечку от малейшего прикосновения, склоки, драки, милицейские рейды, наркоманы, варящие свои зелья в комнатах… Он все никак не мог поверить, что в провинции может найтись пусть в какой-то мере и обшарпанное и обветшавшее, но тем не менее вполне приличное общежитие. И уж тем более не мог поверить, что в общежитии можно уживаться с соседями.

— Игорь, не суди о жизни по фильмам и газетам! — смеялся Данилов. — У нас здесь мир, покой и любовь, полная камасутра добрососедства.

Услышав в первый раз выражение «камасутра добрососедства», Полянский оживился (даже по телефону это чувствовалось) и потребовал подробностей. Заодно и пообещал приехать проведать лучшего друга в ближайшие выходные. Данилов объяснил, что имеет в виду исключительно царящее в общежитии миролюбие и ничего более («обломал», короче говоря). Полянский разочарованно протянул «а-а-а, так ты в этом смысле» и больше о приезде не заикался. Друг называется: за сто километров от Москвы только развратом заманить и можно. Впрочем, если уж начистоту, то какой смысл Полянскому приезжать в Монаково? Проще уж Данилову выкроить из своего уплотненного донельзя графика 2–3 дня и поехать на побывку домой, в Москву.

Проще, да не совсем. Попробуй выкрои эти дни, когда работать некому. Больше суток никак отдыхать не получалось: то одно, то другое…

Поселок Новокошманово считался элитным, но не сам поселок, а угодья вокруг него. При советской власти здесь любили отдыхать и охотиться члены Политбюро, а с начала девяностых окрестности Новокошманова застроили впечатляющими коттеджами.

Когда-то деревянная участковая больница, стоявшая в чахлой березовой рощице, была самой крупной постройкой в Новокошманово. Теперь же, словно присев в почтительном реверансе перед домами новых русских, она смотрелась на их фоне совершенной развалюхой, каковой и была. Более ста лет простояла больница, изначально она была домом какого-то местного дореволюционного богатея, и никто за это время толком ее не ремонтировал, разве что предшественник Юрия Игоревича в порыве хозяйственности заасфальтировал дорожки и высадил вдоль них сосенки. Деревья выросли и разорвали асфальт корнями в мелкие клочья: природа всегда норовит взять свое, где только может.