2084. Конец Света - Буалем Сансаль

Люди уже забыли, откуда появилось слово «вырубщик», потому что официально должность называлась «Свидетель Йолаха», хотя скептики переименовали его в «Шута Йолаха». А происходит термин «вырубщик» от того, что некогда, в те мрачные времена, когда господствовал Враг и повсюду роились орды Балиса, Свидетели Йолаха систематически применяли по отношению к безбожникам кол, которым на самом деле рассекали пытаемого, как лезвие топора раскалывает ствол дерева. Частые гости судебных заседаний, взяв за основу произносимые вырубщиками проклятия, дали им другое имя, более благозвучное, а именно «Папаша Горе» или «Братец Горе», принимая во внимание, что все их вдохновенные послания начитались словами «Горе вам, кто!..», «Горе тем, кто!..», «Горе вот этим, кто!..». На самом деле они заимствовали обороты речи мокби, когда те призывали к Священной войне. Особо выдающихся вырубщиков, а некоторые из них умудрялись растрогать даже самого осужденного, провозглашали «Друзьями Йолаха и Аби», и такое звание давало право на широкие привилегии. Благодаря своему имени, своим знаниям и своей энергии Коа несомненно должен был с триумфом войти в этот пантеон и заработать много денег и уважения, но вот надо же, он выбрал судьбу бедняка и мятежника, короче говоря, очень неспокойную жизнь.

Посовещавшись, два друга решили последовать первоначальному плану: отправиться на поиски На-за и заручиться его помощью. В случае неудачи, думали они, Коа скроется в гетто, растворится где-нибудь в разоренном пригороде или… подчинится судьбе и вырубит так, как ему подскажет его сердце.

Время поджимало: судебное заседание назначили на одиннадцатый день следующего лунного месяца. Дата была неудачной, в этот день люди доходили до бешенства – отмечали ДНВ, ежегодный День Небесного Воздаяния. Разочарованных на таких праздниках всегда больше, чем избранных, здание суда переполнено толпой, а дорога на стадион как никогда кишмя кишит публикой; побивание камнями бесстыдницы не получится чистым, ее растопчут в прах уже на полдороге. Запутывая дело, где только можно, судьи наверняка захотят приумножить беспорядок и количество несчастных случаев с целью извлечь из процесса большую выгоду для себя, и все знали какую: привлечь внимание какого-нибудь Достойного, а может быть, даже Верховного Командора, а почему бы и не самого Аби, и однажды получить почетное звание «Друг Йолаха и Аби», которое являлось первой ступенью к облагораживанию. Вдобавок звание давало право владеть поместьем, иметь свиту и охрану, а также чрезвычайную привилегию взять слово в мокбе во время Святейшего Моления в Четверг, чтобы обратиться с речью к общине.

Итак, за две недели до роковой даты, ранним утром, под звуки голоса глашатая мокбы, прихватив свои узлы и запасшись щедро проштемпелеванными бумагами, которые превращали их в старательных чиновников, следующих с конфиденциальным поручением в министерство Архивов, Священных книг и Сокровенных изысканий, Ати и Коа миновали последнюю оконечность своего квартала и с неистово колотящимися сердцами пустились в путь, прямо в Абиправ. У них даже был план, начертанный стариком Гогом, архивариусом, которому показалось, что он помнит, как однажды, незадолго до Третьей священной войны или же сразу после нее, в общем, в те времена, когда он был личным посыльным омди, его превосходительства Наместника области, он сопровождал того в Абиправ, где видел множество чудес: впечатляющие строения, похожие на гранитные горы с нескончаемыми коридорами и галереями, теряющимися в подземной ночи; не поддающиеся описанию машины, причем некоторые из них шумные, как стихийное бедствие, а другие – ужасающе мигающие и звякающие, будто ведущие обратный счет, которому нет конца, машины – сортировщики дел и целая сеть пневматических труб, по сложности превышающая человеческий разум; промышленные типографии, миллионными тиражами печатающие Святой Гкабул и плакаты с изображением Аби, а также огромное количество предельно сконцентрированных людей, с виду вроде как одеревенелых в своих сияющих бурни и, очевидно, принадлежащих к особому совершенному виду рода человеческого. В них чувствовалось холодное самообладание, хотя, возможно, это было всего лишь угасшее безумие, вроде пепла после пожара. Они не разговаривали, не смотрели ни налево, ни направо, каждый аккуратно и точно делал только то, что должен был делать. В них была заметна холодность, отсутствие жизни или же, в лучшем случае, ее остатки, но лишь самые элементарные, а собственно жизнь заменялась привычкой, которая запускала очень четкую систему машинальных взаимодействий. Именно эти автоматы обеспечивали жизнедеятельность Абистана, но сами они, само собой разумеется, этого не осознавали; у них не было обоняния, чтобы различать запах, и они никогда не выходили на дневной свет, так как религиозные предписания и правила Системы им это запрещали. Между трудом и молитвой им едва хватало времени добраться до туннелей и пройти по ним до своих лачуг. Сирена на контрольно-пропускном посту звучала всего один раз, и конвой не медлил. За пределами своей текущей работы, кроме которой они никогда ничего не делали, служители были неуклюжими и слепыми. Если они допускали ошибку или промах, их отстраняли от службы и списывали в утиль или выбрасывали в мусорный бак. Потому что, будучи неприспособленными к жизни в государстве, они беспокоили своих коллег, соседей и близких, которые в свою очередь тоже становились неприспособленными. С таким методом предупреждения инфекции ряды служителей стремительно редели, потому как тревога и неуклюжесть сами по себе распространяются с эпидемической скоростью. Таким был Абистан, шел предначертанным ему путем столь преданной и бескомпромиссной веры в Йолаха и Аби, что этот путь постоянно побуждал его верить все с большей силой и все с большим ослеплением.

Очень скоро, через день или два, друзья почувствовали себя увереннее; они переходили с одной улицы на другую так, словно между ними и не было никаких границ, никаких запретов, никаких правил добрососедства. Они с удивлением обнаружили, что люди вокруг во всем похожи на жителей их квартала С21, за исключением акцента; кое-где он был певучим, гортанным и отрывистым, а в другом месте носовым, шипящим и с придыханием, что раскрывало большой секрет: за внешней видимостью единообразия действий и бытия люди на самом деле очень разные, и у себя дома, в семье, с друзьями говорят на иных, отличных от абияза языках, точно так же, как и в С21. Акцент выдавал людей, равным образом как и запах, взгляд или способ ношения национального бурни, а всякие там официальные контролеры, Гражкомы, Правоверные добровольные поборники Справедливости, волонтеры-ополченцы, дружинники в составе полиции, они же свободные чауши, этих фальшивых нот различить не могли, так как сами были местными и завербованными в той же территориальной зоне. Да, V могли бы уловить вольнодумство, они много чего могут, но существуют ли они вообще на самом деле?

Командировочные листы наших друзей, защищенные очень уж официальными печатями, оберегали их, но все-таки – осторожность и еще раз осторожность – Ати и Коа старались изо всех сил перенимать акцент и манеры той или иной местности, или же притворялись больными, у которых нет сил разговаривать, а то и тугими на ухо простачками.

Но если разобраться, главная заслуга в деле скрытности принадлежала улице, которая представляла собой живой хаос, в котором и родного брата не узнать. Силы контролеров, которых дергали со всех сторон, от выполнения многочисленных обязанностей очень быстро истощались; надсмотрщики бегали от одного места к другому, бросив одну жертву, чтобы схватить другую, и в итоге только добавляли суеты во всеобщую суматоху.