Роковое совпадение - Джоди Пиколт

Стук в дверь. В комнату входят мама и Патрик. Не раздумывая ни секунды, Патрик карабкается вверх по лестнице и втискивает все свои метр восемьдесят пять в крошечное пространство между потолком и матрасом. Чем вызывает улыбку у Натаниэля.

— Привет, Кузнечик. — Патрик стучит кулаком по кровати. — А тут уютно. Придется одну подарить мне. — Он садится и делает вид, что ударяется головой о потолок. — Что скажешь? Может, попросить твою маму купить и мне такую кровать?

Натаниэль качает головой и протягивает Патрику карточку.

— Это мне? — спрашивает Патрик, потом читает имя и широко улыбается. — Майк Шмид, молодой игрок. Уверен, твой папа несказанно обрадуется твоей щедрости. — Он кладет карточку в карман, одновременно доставая блокнот и карандаш. — Натаниэль, как думаешь, ты сможешь ответить мне на несколько вопросов?

Опять. Он устал от вопросов. Он устал. Точка. Но Патрик взбирался по лестнице. Натаниэль резко кивает.

Да.

Патрик осторожно касается колена мальчика, настолько осторожно, что от его прикосновения Натаниэль не вздрагивает, хотя в последнее время он постоянно дергается.

— Ты будешь говорить мне правду, Кузнечик? — негромко спрашивает он.

Натаниэль кивает — на этот раз медленнее.

— Папа тебя обижал?

Натаниэль смотрит на Патрика, потом на маму и решительно качает головой. Он чувствует, как что-то прорвалось внутри и стало легче дышать.

— А кто-нибудь тебя обижал?

Да.

— Ты знаешь кто?

Да.

Патрик не сводит глаз с Натаниэля. Он не позволяет ему отвернуться, как бы этого ни хотелось.

— Это был мальчик или девочка?

Натаниэль пытается припомнить, как же это сказать. Он смотрит на маму, но Патрик качает головой, и Натаниэль понимает, что сейчас все зависит он него. Он осторожно подносит руку к голове и касается брови, как будто на голове бейсболка.

— Мальчик. — Он слышит, как переводит мама.

— Это взрослый или ребенок?

Натаниэль недоуменно смотрит на него. Он не знает, как это показать.

— Он такой большой, как я, или маленький, как ты?

Рука Натаниэля зависает где-то между ним и Патриком. Потом медленно опускается посредине.

— Понятно, среднего роста. Ты его знаешь?

Да.

— Можешь назвать кто?

Натаниэль чувствует, как напряглось лицо, как сжались мышцы. Он зажмуривается. «Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, — думает он. — Отпусти меня».

— Патрик, — вмешивается мама и делает шаг вперед.

Но Патрик поднимает руку, и она останавливается.

— Натаниэль, если я покажу тебе несколько фотографий, — он кивает на бейсбольные карточки, — таких, как эти… Как думаешь, ты мог бы узнать того человека?

Руки Натаниэля дрожат над кучками карточек, словно шмели, ищущие место, где бы присесть. Он переводит взгляд с одной карточки на другую. Он не умеет читать, не может разговаривать, но он знает, что у Ролли Фингерса усы подковкой, а Эл Грабоски похож на медвежонка гризли. Если что-то отложилось у него в памяти, то там и остается, — вопрос только в том, как извлечь эти воспоминания.

Натаниэль смотрит на Патрика и кивает. Это он сможет.

Монике доводилось бывать в жилищах намного хуже, чем съемный номер, в котором она находит Калеба Фроста, — но контраст кажется еще резче, поскольку она знает, в каких условиях он должен жить. Калеб мгновенно распахивает дверь, когда в дверной глазок видит визитера.

— Что-то с Натаниэлем? — спрашивает он. На его лице читается неприкрытый страх.

— Ничего. Все в порядке. Он сделал очередное заявление. Появился новый подозреваемый.

— Не понимаю.

— Это означает, что с вас, мистер Фрост, снимаются обвинения, — негромко произносит Моника.

Вопросы, словно костер, вспыхивают в мозгу Калеба.

— Кто? — выдавливает он. Слова на вкус как пепел.

— Мне кажется, вам следует поехать домой и поговорить об этом с женой, — отвечает она, разворачивается и уходит, сунув дамскую сумочку под мышку.

— Подождите! — окликает Калеб. Он делает глубокий вдох. — А Нина… Нина не против?

Моника улыбается, в глазах у нее вспыхивают огоньки:

— А кто, по-вашему, попросил меня сюда приехать?

Питер соглашается встретиться со мной в окружном суде, где я должна отменить ордер на арест. Весь процесс занимает от силы десять минут, мокрая печать и судья, задавший единственный вопрос: «Как там Натаниэль?»

Когда я выхожу в вестибюль, Питер как раз стремительно входит через парадную дверь. Он тут же направляется ко мне, от беспокойства уголки рта у него опущены.

— Я приехал так быстро, как только смог, — запыхавшись, оправдывается он, поглядывая на Натаниэля, сжимающего мою руку.

Приятель полагает, что нужен мне для того, чтобы подправить букву закона ради меня, выдавить слезу из каменного сердца судьи, сделать все, чтобы склонить весы правосудия в мою пользу. Неожиданно мне становится стыдно, что я ему позвонила.

— В чем дело? — спрашивает Питер. — Нина, для тебя все, что угодно.

Я опускаю руки в карманы куртки.

— Если честно, я просто хотела выпить чашечку кофе, — признаюсь я. — Просто хотелось хотя бы на пять минут почувствовать себя как раньше.

Взгляд Питера, словно прожектор, заглядывает мне в самую душу.

— Это я тоже могу, — отвечает он и берет меня под руку.

Когда Патрик приезжает в бар «Текила-пересмешник», свободных мест у стойки нет, но бармену хватает одного взгляда на лицо Патрика, после чего он настоятельно рекомендует какому-то залетному бизнесмену взять свою выпивку и сесть за столик в глубине зала. Патрик, наглухо, как в куртку, застегнутый в плохое настроение, плюхается на освободившийся стул и делает знак Стейвесанту. Бармен подходит и наливает, как обычно, «Гленфиддих». Но протягивает Патрику бутылку, а рюмку оставляет у себя.

— На всякий случай, — объясняет он, — если кому-то еще захочется пропустить рюмочку.

Патрик переводит взгляд с бутылки на бармена. Швыряет на стойку ключи от машины — честный обмен — и делает большой глоток виски.

Нина должна была уже побывать в суде и вернуться. Возможно, Калеб пришел домой к ужину. Может быть, они пораньше уложили Натаниэля спать, а сейчас лежат в темноте рядом друг с другом.

Патрик вновь хватается за бутылку. Он раньше бывал у них в спальне. Громадная кровать. Если бы она вышла замуж за него, они бы спали на узенькой койке — настолько близко к ней он хотел быть.